Все были в сборе. Селина в обтягивающем черном платье и плаще цвета бордо; Альварес в черной кожаной куртке; Спелман в темно-синем костюме, с перекинутым на руку пальто; доктор Симон в замшевой куртке, угрюмый, небритый, его красивые голубые глаза обведены синими кругами; Мадзоли в джинсах, в свитере и в бежевом габардиновом пальто («Людей не хоронят в джинсах!» – шепнула мне Селина); Даге в тренче от Армани, цвета сажи; доктор Вельд и его супруга, он – в строгом темно-сером классическом костюме, она – укутанная в накидку цвета ржавчины; чопорный и бравый директор больницы в строгом черном пальто, и все прочие коллеги – разнообразный набор пуховиков, парок, вязаных шапочек, грустных мин и обыденных замечаний.
Гроб доставили из соседнего здания, все обернулись, когда он появился на повороте кипарисовой аллеи; его несли четверо служащих похоронного бюро; черный лакированный ящик покачивался на фоне ультрамаринового неба. Я никогда не встречалась с Луи Роппом, мужем Натали. Кругленький бородатый человечек в мешковатом синем плаще, он шел с опущенной головой позади кортежа об руку с суровой старой дамой, которая, вероятно, была его матерью и смотрела на присутствующих так, словно не могла успокоиться, что ее невестка оказалась такой дурой, что дала себя убить и тем самым причинить всем беспокойство.
Врачи подошли пожать вдовцу руку, директор рассыпался в выражениях соболезнования, простые смертные ожидали, переминаясь с ноги на ногу, с тем смущенным и грустным видом, который люди принимают на похоронах.
Кажется, у Натали Ропп не было ни близких друзей, ни родни, кроме двух дам неопределенного возраста, которые неловко держались в сторонке, и еще какого-то типа лет тридцати, пришедшего с опозданием, – фиолетовая парка, мотоциклетный шлем под мышкой; он прошептал Симону: «Я ее крестник, но мы не виделись много лет, знаете, как это часто бывает…» Луи Ропп слегка кивнул ему и сосредоточил все внимание на гробе, который раскачивался над открытой могилой.
Ее обращение к киберсексу и виртуальному сообществу пользователей Интернета объяснялось, вероятно, одиночеством.
Точно как у тебя, старушка.
Никакого священника, никакого чтения Священного Писания, просто опустили в яму, крестное знамение со стороны мужа, розы, которые нам роздали служащие похоронного бюро, чтобы мы бросили их на гроб, молчаливое шествие друг за другом, я всегда боюсь в таких случаях споткнуться и скатиться в яму.
Луи Ропп не плакал, он был красен и постоянно сопел, старая дама покашливала и, покачав головой, отказалась взять протянутую ей розу.
Селина дошла, вихляя бедрами, до самой могилы, словно это был кастинг на «Даму с камелиями», Альварес и Спелман стояли в сторонке, молчаливые, окаменелые, со скрещенными руками, настороженные, Стивен Задумчивый бросил цветок, а потом, скрестив руки, опустив голову, вернулся на свое место. Даге беспрестанно смотрел на часы и болтал mezzo-voce [22] с супругой Вельда, которому надлежало бы следить за их шушуканьем, вместо того чтобы нашептывать что-то на ухо нашему ненавистному директору, Симон в это время нервно поглаживал рукой волосы, а Мадзоли, стоя с закрытыми глазами, казалось, вот-вот заснет.
Когда принесли цветы, Селина подтолкнула меня локтем, чтобы я полюбовалась нашим венком, классическим венком на подставке, белым с зеленым, с лентой «Коллеги и друзья по больнице образцовой медсестре». Образец за 400 евро. Он был больше, чем венок от дирекции. Муж заказал ветку цвета семги, желтого и белого, «Моей покойной супруге» (за 140 евро), а от обеих престарелых дам было что-то вроде оранжевой подушки-шара, «Нашей дорогой племяннице» (90 евро). Крестник ограничился траурным лилово-розовым букетиком за 40 евро, я видела и его, и все остальные в каталоге в Интернете.
Пожатие рук, шелест поспешных выражений соболезнования, обе тетки прижимают к глазам платочки, Луи Ропп, не отрывая глаз от своих прочных кожаных ботинок, благодарит едва слышным голосом, его мать поджимает губы, один из служащих похоронного бюро зевает, прикрываясь рукой.
А потом, тихонько переговариваясь, все разошлись. Одним словом, похороны на скорую руку под негреющим солнцем. Я подумала о Сандрине Манкевич и о Мелани Дюма, которых, вероятно, похоронили здесь же. Об их безутешных семьях. Об этих, так быстро последовавших друг за другом трех гробах. Должно быть, Стивен подумал о том же, потому что прошептал:
– Мелани Дюма на аллее «Е». Я спросил при входе у сторожа. А Манкевич на аллее «I». Это ужасно.
Я согласилась. За несколько дней три женщины ушли в могилу по вине какого-то психопата, нуждающегося в свеженькой крови.
Нас обогнали Альварес и Спелман, и мне показалось, что Альварес выглядел постаревшим и озабоченным. Он кивнул мне, у него были круги под глазами и бледный цвет лица. Спелман непрерывно поглядывал направо и налево, словно убийца с пилой в руках мог вдруг возникнуть среди кипарисов. Выглядел он тоже неважно. На них, наверное, наседает начальство, чтобы получить быстрые результаты. Сумасшедший убийца, за две недели зарезавший трех женщин в маленьком городке, где всего-то 70 000 жителей, – такое не проходит незамеченным. Пресса сорвалась с цепи, психоз с безудержной быстротой охватывал город.
– Ничего нового? – спросила я, увязавшись за ними.
– К сожалению, – ответил Альварес, растирая обеими руками лицо. – Нам остается только давить Риверу, как лимон, в надежде, что это все же он.
– А версия, что он подражает Потрошителю?
– Подражает этот псих Потрошителю или нет – что от этого меняется? – отмахнулся он от меня, словно хотел сказать «отвяжитесь же наконец». – Важно то, что он охвачен ненавистью, – продолжал он. – Ну а эти байки насчет подражания… Вы ведь знаете, что я об этом думаю. Дайте в руки психопату скальпель, укажите ему возможную жертву и можете быть уверены в результате, – заключил он, сжимая кулаки.
– В самом деле… А кстати, этот тип с дрелью, он приходил за ней? – спросил Спелман насмешливо, как мне показалось, поглядывая на меня своими серо-голубыми глазами.
Я пожала плечами:
– Нет. Но, правда, вам следовало бы прислать кого-нибудь для ее осмотра.
– А вам не кажется, что мы, как бы это сказать… несколько перегружены работой? – проворчал, обернувшись, Альварес.
Спелман сделал жест, что сам он ничего не может сделать, и они устремились вперед.
От злости и обиды у меня сжало горло, но что было делать? Умолять, чтобы они занялись моим случаем? И это в тот момент, когда только что убиты три женщины?
Подойдя к стоянке, Альварес замедлил шаги, и я увидела, что он наблюдает за врачами, садившимися в свои машины. Потом, нахмурившись, он что-то нацарапал в своей записной книжке. Затем вырвал листок и протянул его Спелману, который молча кивнул и отошел, чтобы вполголоса поговорить по телефону. Селина подошла к Альваресу и нежно коснулась его затылка, а тот пожал плечами, потому что она прервала его размышления. Она закусила губу и направилась ко мне.