Последний репортаж Таманского был из Берлина с церемонии подписания мира.
Единственный, о ком я ничего не знаю, это Шептун. Через три дня после того, как его поместили в клинику, на больницу был совершен налет. И Шеп пропал. Мурзилка утверждает, что ему крышка, такой перегрузки не перенесет ни один организм. В клинике у него были шансы, а так…
Не знаю. Киберандеграунд молчит. Уж что-что, а смерть самого Шептуна не прошла бы незамеченной.
Хотя скоро такого понятия, как «кибер», вообще не будет. Парламент с подачи некоего Александра Рэта отменил пятидесятипроцентный барьер для КИ. Теперь получается, что нет никакой разницы между человеком и кибером… Хорошо это? Или плохо?
Наверное, просто не имеет значения.
Не хочу думать только об одном… Мы уничтожили не все чипы. Я знаю это точно. Таманскому я не сказал. Зачем ему?
В палате тепло и тихо. В коридоре молчит неработающий телефон. Пришлось отключить его на время…
Я сижу возле ее кровати и жду. Прошел год… Сложный и запутанный год. За окнами снег. Сейчас Вуду придет в себя, и мы выпьем шампанского. Натурального, я могу себе это позволить. Сначала выпьем, а потом покурим травки, хотя Мурзилка страшно ругается и грозит выставить меня из клиники к такой-то матери… Но сегодня он дома. Любые праздники повергают доктора Кравченко в жесточайшее уныние, вероятно, по причине хирургически привитой ему неспособности пить.
Сейчас Вуду очнется, мы выпьем, покурим и займемся любовью. Экстремалы мы или нет?!
И ни о чем не будем думать. Ни о чем.
Тихо. Снежинки, как камни, падают через черную ночную воду.
Я просто устал. Это пройдет. Обязательно пройдет.
В приемной зазвонил телефон…