Двое мужчин стояли у высокого окна большого темноватого кабинета и глядели сквозь вставленные в старые двойные рамы стекла вниз, на городскую суету.
Было душно, накурено, множество людей недавно разошлось отсюда, неровно отставив стулья вдоль длинного стола. На полированной поверхности осталась забытая авторучка да сложенный вдвое лист бумаги на дальнем краю.
— Вот вы смотрите на меня, — продолжал разговор один, — как будто я все знаю. Натащили кузовок загадок — разгадывайте, товарищ генерал! Что у меня — голова как дом советов? Ну, разве я могу знать больше, чем твои разведчики, или мои опера? Да я вашего Рустиани в глаза не видел! Ну, скажи, Сан Саныч...
Шубин молчал.
Он не первый год работал с начальником службы защиты конституционного строя, главным борцом с терроризмом по Питеру и окрестностям. Надо было дать Игорю Станиславовичу выговориться. Решать предстояло ему, и решения его часто имели далеко идущие масштабные последствия.
Генерал Сидоров, сухопарый и подтянутый, в элегантном цивильном костюме, задумчиво прошел в конец стола, взял лист, развернул длинным холеным пальцем. Открылся его портрет в полный рост, в амуниции древнеримского воина, с коротким прямым мечом в руке, попирающего ногой обезглавленную гидру с надписью «террор» на вздутом брюхе. Над тщательно прорисованным шлемом воина реял вымпел с витиеватой надписью «ЗКСиБТ».
В тяжелую трехметровую дверь постучали и в кабинет заглянул капитан Нестерович:
— Разрешите, товарищ генерал? Забыл тут у вас документ один…
— Что это?! — Сидоров потряс листком с рисунком.
— Разрабатываем эмблему службы! — нашелся капитан. — Конкурс объявлен.
— Нестерович! Пойдешь у меня работать по защите депутатов ЗАКСа<Законодательное собрание Санкт-Петербурга, городская Дума.>!
— Только не туда, товарищ генерал! Я с этими придурками дня не вынесу. Лучше уж в Чечню, — взмолился капитан. — Разрешите идти?
— Подождите... Кто на доску почета Хоффмана и Джаггера додумался вывесить? Вы нас, стариков, совсем не уважаете… Думаете, мы уже совсем из ума выжили, актера и певца не узнаем. Панин сегодня чуть зама по воспитательной не отправил на пенсию. После осмотра доски почета, разумеется...
— Это не мы. Это от… другой службы. — растерялся Нестерович.
— Но вы то знали! — прорычал Сидоров.
— В общих чертах — да. Мы все знаем. Как вы учили, товарищ генерал. Работа такая. Разрешите идти? — и Нестерович задом ретировался, спасаясь от неприятного разговора.
Сидоров прошелся вдоль стола.
— Пресс-служба еще достала…, — проворчал Игорь Станиславович красивым рокочущим баритоном. — Секретарь главного эс-пэ-эсника Германцова требует от них информацию по какому-то киллеру, которого мы якобы задержали... Не задерживали мы никакого киллера! Уж я бы в первую голову знал!
— Может, следственное управление сработало? — невинно предположил Сан Саныч. — Я своих ребят опрошу, что-нибудь выясним…
— Будь любезен… Без них головной боли хватает. А то придется им сфабриковать фальшивое дело, как у подпоручика Киже. Это, впрочем, мысль…
Сидоров, ведя пальцем по полкам, медленно пошел вдоль резных книжных шкафов, уставленных трудами по истории, идеологии и технике террора. В разном качестве он занимался террором четверть века, начиная с печально известных взрывов в московском метро в начале семидесятых, за работу по раскрытию которых получил свой первый орден.
Он не бездельничал — он напряженно думал, и Шубин отлично понимал коллегу. Чувствуешь себя в безопасности, когда решать не тебе. Потому что каждый мнит себя героем, видя бой со стороны…
При всей своей осведомленности Сан Саныч лишь приблизительно представлял ход мыслей начальника «закоси-бэтэ», ибо у каждого из них была своя специфика. И оба были уникальными специалистами.
— Только отчитались по работе за прошлый год…, — зашагал в обратную сторону Сидоров. — И вот, на тебе! В новый период с новой игрушкой! Международный террористический центр! — генерал тяжело вздохнул. — Надо было мне идти в адвокатуру… Или лучше бы меня в девяносто третьем уволили без пенсии! Сейчас бы жил припеваючи...
В незапамятном девяносто третьем Сидоров безуспешно боролся против отмены спецпроверок нахлынувших в город «беженцев» и «вынужденных переселенцев». Однако статус беженца в мэрии стоил таких денег, что они тогда легко перевесили мнение эксперта по антитеррору.
Слова его не имели отношения к ходу мыслей.
Кто-то напевает в раздумье, кто-то ругается.
Игорь Станиславович причитал. Он не боялся уронить престиж. Он так привык работать — и не желал себя стеснять.
— И ведь агентура молчит, Саша! Молчит агентура! Не может быть терцентра больше одного человека, чтобы о нем не узнало еще пятьдесят... Так просто не бывает! По крайней мере, до сих пор не было. Может быть, в другом городе, — но не в Питере. Питерцы — самый общественный народ на свете, им до всего есть дело...
Он дошагал в задумчивости до большой переносной классной доски, утыканной фотографиями, разрисованной квадратами и овалами, исчерканной стрелами. В левом верхнем углу висел большой снимок Дабира Рустиани.
Длинный генеральский палец уперся в глянцевый прямоугольник:
— Этот кроха знает город лучше меня. Он прекрасно говорит по-русски, чисто, без малейшего акцента. Я думаю… он здесь учился. Лет пятнадцать назад... Точно!
Игорь Станиславович проворно подскочил к столу и что-то черканул на роскошном перекидном календаре.
Шубин улыбнулся: процесс пошел.
— Террор! — вещал Сидоров, лохматя седую шевелюру. — Ужас! Кто скажет мне, что это такое?! В этом году в России знаменательная дата — сто пятьдесят лет основания первой террористической организации. У нас впору открывать музей террора — где-нибудь рядом со Спасом на крови<Спас на крови — Собор Воскресения Христова — расположен в СПб на набережной канала Грибоедова (Екатерининского).
1 марта 1881 года на этом месте И. Н. Гриневицкий, террорист из «Народной воли», взрывом бомбы смертельно ранил на набережной Екатерининского канала Императора Александра II, возвращавшегося с парада в Михайловском манеже. Уже через полмесяца на месте убийства была освящена передвижная временная часовня, автором которой был Л. Н. Бенуа, а вскоре объявлен конкурс на проект храма-памятника.
Победителем конкурса стала во втором туре совместная работа А. А. Парланда и архимандрита Игнатия (Малышева), настоятеля Троице-Сергиевой пустыни, окончившего Академию художеств. В процессе доработки и упрощения архитектор, положив в основу «исконно русские начала», по желанию заказчика еще больше приблизил проект к памятникам московского зодчества, прежде всего к храму Василия Блаженного.