Хлопнула дверь. Голоса стали невнятными и вскоре совсем затихли. Морзик выключил аппаратуру, убрал наушники и запустил двигатель на прогрев.
Вскоре они появились, щурясь на свет и снег. Женщина оказалась худой и довольно невзрачной брюнеткой. Угловатые порывистые движения выдавали немалый темперамент, но Морзик, предпочитавший несколько иные формы, скорчил удивленную физиономию.
— Кошка драная!
Он сфотографировал голубков, ухмыляясь над тайнами нижнего белья заносчивого охранника.
Они еще попрепирались у машин: парень показывал рукой на свою “тойоту”, предлагая, видимо, ехать порознь, но Алевтина Дудрилина, не слушая его, села за руль спортивного “ситроена”. Бросив печальный взгляд в сторону своей белоснежки, ее спутник со вздохом забрался в машину хозяйки и тотчас принялся тщательно пристегиваться ремнем безопасности.
Морзика это не насторожило — а зря. Дудрилина дернула с места в карьер — и понеслась. Уже через минуту Вовка отстал и потерял из ее виду. Он не мог себе позволить так гнать — Клякса убил бы его за разбитую машину.
Промчавшись туда-сюда по проспекту, свернув наудачу в пару боковых улиц, Морзик расстроенно махнул рукой и доложил на базу:
— Все! Грохнул!
— Куда поехали? — спросил дежурный.
— Обедать куда-то...
— Побудь на связи...
Слышно было, как там, в помещении, оперативный с кем-то перетирает ситуацию.
— Сейчас прочешешь по всем ресторанам, — наконец сказал он Морзику. — Я по топ-плану прикину оптимальный маршрут, — и валяй.
— Эй! — закричал возмущенный Вовка. — Между прочим, моя смена давно кончилась!
— Это приказ. Особые обстоятельства.
— Чей приказ? — падая духом, спросил Морзик. — А впрочем, я и так знаю чей... Ну вы хоть подмогу дайте, волки! Я их могу до вечера не найти!
— Подмогу дадим, — ответила база голосом Лермана, — Еще два наряда будут. Гони приметы машины. А что — по пакету из тайника ничего?
— Ничего, — буркнул Морзик. — А у Андрюхи? Видать, тоже ничего, иначе бы меня не перли в две смены.
Часа два он по подсказкам оперативного объезжал окрестные рестораны. Уже смеркалось. Наконец база сказала:
— Все. Отбой. Мы их зацепили.
— Слава тебе, Господи...
Обрадованный Морзик поспешил было на “кукушку” — но не успел. Дудрилина с любовником выскочили из японского ресторана на Фонтанке как ошпаренные. Алевтина понеслась по улицам города кометой, волоча на хвосте сменный наряд Моца, а молодой альфонс побрел в метро и пропал из поля зрения разведки, затерявшись в толпе.
— Ты понял, да?! — ругался по связи Лерман. — Я их заставлю все метро перерыть заново! А ты встань, пожалуйста, у машины этого пропавшего объекта! Подожди еще часок! Может, он к машине вернется! У нас запарка сейчас с этими президентами... Весь оперативный состав туда бросили. А как только кто-нибудь освободится, мы тебя сменим...
— Да мне уже пофигу все... — обреченно сказал Морзик. — К машине, так к машине... Передайте жене и детям, что вкалываю третью смену...
— Ты же вроде холост? — неуверенно переспросил оперативный Соловьев.
— Да? Это единственная хорошая новость за последние шесть часов...
Охранник вернулся за своей белоснежкой быстро. Похоже, машины он любил больше, чем женщин. Морзик, не спрашивая базу, потянулся за ним. Он сокрушенно трогал поросший щетиной подбородок, старательно закрывал и открывал глаза. Шли уже почти сутки его дежурства. База, если бы смогла, уже подменила бы его.
Он надеялся, что Денис Автурханов, личность которого установил за считанные часы Лерман, поедет домой, на Васильевский остров, и кисло сморщился, когда объект потянул вправо, через Финбан <Финбан — Финляндский вокзал (жарг.).> на Пискаревку. Пошел редкий крупный снег, поднимался ветер. “Дворники” скрипели, мотаясь по стеклу, и Морзику казалось, что он уже никогда не выберется из этой машины, а будет все колесить и колесить по городу... Он опасался уснуть за рулем, поэтому приоткрыл стекло, черпнул налипшего снега и обтер воспаленное лицо.
В цветочном магазинчике неподалеку от заснеженного и темного Пискаревского мемориала Автурханов купил огромный букет, завернутый в белую папиросную бумагу. Затем, подхватив букет обеими руками и прикрывая его от ветра, нервно пригладил волосы и вошел в двери под вывеской: “Туристическое агентство „Шар земной"”. Через полчаса он вновь появился на улице, уже без букета. Цветы несла его спутница, высокая и молодая, с приятным открытым лицом. Когда она улыбнулась, Морзик, прикрывающий от снега объектив фотоаппарата, пробормотал:
— Хоть ты и в женских трусах своей стервы — а я тебе завидую...
Автурханов увез прекрасную незнакомку в ночь, а Вовка Черемисов, пошатываясь от усталости, трясясь от холода, влез в машину и доложил обстановку Лерману.
— Куда тянут? — спросил довольный опер.
— Не знаю, — ответил Вовка, стуча зубами. — Я-то здесь торчу.
— Почему?! Зачем ты их отпустил?!
— Потому что все! Амба! Хватит на сегодня! — и пояснил устало: — У меня бензин кончился...
Начальник СКР <Служба контрразведки.> был сравнительно молодым человеком, с неброской, мало запоминающейся внешностью и тихим, спокойным голосом. Он не конфликтовал с генералом Ястребовым, как шумный и бескомпромиссный борец с терроризмом генерал Сидоров, и не дружил с ним, как начальник службы экономической безопасности генерал Щербаков. С коллегами его отношения были столь же ровны и спокойны, как и с руководством управления. Скромный вид, высокая сутулая фигура и невыразительный голос поначалу вводили шумных и уверенных в себе генералов в заблуждения, и на служебных совещаниях при обсуждении спорных вопросов новичка-контрразведчика перебивали, перекрикивали и засыпали неопровержимыми аргументами. Он спокойно дожидался своей очереди — и негромко, вкрадчиво приводил доводы столь непривычные, даже можно сказать, парадоксальные, рассматривал проблему под таким углом, что решение, неожиданное даже для руководства, принималось в его пользу, а его оппоненты об этом не сразу догадывались.
Проиграв подряд несколько административных схваток, начальники других служб стали внимательнее, осторожнее и признали в “падре Антонио” (шефа СКР звали Антон Юрьевич) исключительно проницательный ум, не подвластный ничьему влиянию, и дьявольский дар убеждения.
— Тьфу, начетчик, святоша — заговорил опять, запудрил мозги! — плевалась очередная жертва этого дара после неспешной и продолжительной беседы с “падре”. — Голос в ушах звучит до сих пор! Не понимаю, как я мог на это согласиться! Не хотел же — а согласился!