– А кто сообщил эти волнительные подробности? – удивился Рыбаков. – Ведь, насколько я понимаю, ни Горыныч, ни барыга лыка не вяжут...
– Они пустую посуду на отдельный столик выставляли, – Ортопед влил в себя ароматный напиток. – Типа трофеев. Посчитать несложно.
– А-а! Тогда ясно. И что дальше?
– Прибежал зам, принес еще виски. С запасом, мать его... Думал, дурашка, что его босс крепче Горыныча окажется. Эти двое и продолжили. Под конец уже из горла пошло... Барыга с кресла упал, но не сдается. Сосет, как младенец. Горыныч отлить захотел, шкаф с туалетом перепутал. Внутрь забрался, дверцу за собой захлопнул, а обратно никак. Замок заело... Там, кстати, его и нашли. Поначалу барыжных заместителей чуть не убили...
– Погоди, – Денис остановил приятеля. – Кто их чуть не убил?
– Паниковский с Бэтменом. Они, блин, за Горынычем приехали, а того нет. Ну, и подумали, что барыга Даньку похитил, – серьезно заявил Михаил. – Минут пятнадцать офис громили... Потом слышат, кто-то из шкафа ломится. Открывают – Горыныч! Ругается, кулаками машет, ширинка расстегнута, весь в пыли какой-то... Они его под руки и на выход.
– Так кто победил в результате?
– Горыныч, – Ортопед спрятал термос.
– А барыга протест в ваш «спорткомитет» не подаст? – ехидно спросил Рыбаков. – Мол, присудили победу не тому, кто заслужил?
– Не подаст, – Грызлов сверху вниз посмотрел на невысокого Дениса. – Потому что он умер.
– Как умер?
– Так, – Ортопед пожал плечами. – Интоксикация, однако... У каждого своя судьба, – попавший на старые дрожжи чай с коньяком настроил братка на философские обобщения. – Коптил небо как спекулянт, но умер как настоящий мужчина. Жаль, что в этой суровой игре под названием «жизнь» нет поощрительных призов...
Денис промолчал.
– Так что с Глюком? – Михаил облокотился на капот своего внедорожника.
– Есть мнение, что надо модифицировать материалы дела.
– Без базара, – тут же согласился Грызлов. – А как?
– Материалы сейчас лежат в канцелярии Выборгского РУВД. На Есенина...
– Так...
– Нам требуется проникнуть на второй этаж и слегка поработать с документами. Что делать, я знаю. Но одному мне не справиться. На окнах решетки плюс охрана внизу...
Сидящий на пассажирском месте «линкольна» Ла-Шене увеличил громкость автомагнитолы.
«Сообщение для граждан, – бодро сказал диктор Азии-минус. – В ночь с тридцать первого декабря на первое января на Дворцовой площади потерян большой черный дипломат. Просьба вернуть в консульство Нигерии. Вознаграждение гарантируется. Дипломат не говорит ни по-русски, ни по-английски, ни по-французски. Вообще непонятно, говорит ли он, и на фиг он такой нужен... А теперь для наших слушателей из солнечной Африки передаем хит “Увезу тебя я в тундру”. Исполняет, – диктор сделал эффектную паузу, – сводный хор курсантов Зенитно-ракетного училища имени Климента Ворошилова. Если кто не знает, это то училище, перед которым стоит памятник Чапаеву. Итак, слушаем...»
– Игорь, сделай потише, – попросил Рыбаков. – Ну, Мишель, что скажешь?
– Лестница нужна.
– И трос, чтоб решетку сорвать...
– Тросы есть, – махнул рукой Ортопед. – Когда поедем?
– Думаю, завтра. Сегодня уже поздно, да и вы не в форме.
– Это точно, – согласился браток, оглядываясь на Горыныча сотоварищи, бредущих по третьему кругу.
– Часиков в десять вечера.
– Годится.
– Еще надо как-то ментов отвлечь...
– Не вопрос. Пошлем кого-нибудь с бухаловым, мусорки и наклюкаются. Мы так в прошлом году целое отделение споили. И, заметь, блин, средь белого дня! Начали с операми, потом дознаватели подтянулись, за ними дежурная смена и руководство. Когда проверка из Главка приехала, пол-отделения уже горело... Причем не мы поджигали, а сами менты. Им Эдиссон в водочку какой-то дряни подмешал. Крышу, блин, напрочь сносит...
– У Димки еще эта добавка осталась?
– Думаю, да...
– Отметь себе, чтоб не забыть, – попросил Денис. – Пусть Эдиссон на завтра тоже готовится.
Ортопед вытащил электронный органайзер и нащелкал несколько слов.
– Порядок.
– Ты точно не забудешь?
– Не. Эта штучка хитрая, – браток спрятал миниатюрное устройство во внутренний карман дубленки. – Ровно в полдень пищать начинает. И, пока я не просмотрю заметки, не успокоится. Я туда все расписание заношу. Стрелки, терки... Встречи с барыгами в отдельный файл, с братвой – на другую страницу. Удобно, блин.
– А если встреча, к примеру, назначена на утро? – осведомился Рыбаков.
– Утром я сплю, – просто ответил Ортопед.
С детской площадки донесся веселый крик невменяемого Горыныча. Верзила стряхнул уставших и потерявших бдительность «конвоиров» и огромными прыжками кинулся к горке, намереваясь, как в старые добрые времена, скатиться вниз по ледяному склону.
– Держите его! – заорал Ортопед, бросаясь на подмогу Ди-Ди Севену и Гугеноту.
Из джипа вылез Ла-Шене с перевязанной правой рукой, поглядел на мечущиеся по двору фигуры и зевнул.
– Четвертый раз за сегодня, – пояснил браток, – и откуда у него силы берутся?
* * *
Юрий Анатольевич Мертвечук родился в семье директора гастронома и инспектриссы РОНО и с самого детства смотрел на окружающих как на людишек второго сорта. Папуля и мамуля Мертвечука не только не разубеждали в этом маленького Юрочку, но всячески культивировали в нем пренебрежение к «остальным», не сумевшим устроиться в жизни: инженеришкам, училкам, простым работягам и их убогим детишкам.
Дом Мертвечуков всегда был полной чашей, складывающейся из доходов родителей. Анатолий Борисович тащил с работы огромные сумки провизии, Изольда Марковна приносила пухлые конвертики, наполненные сотенными купюрами, которые чадолюбивые родители вручали ей в благодарность за «участие» в судьбе их нерадивых отпрысков. С самого детства перекормленный деликатесами Юрочка твердо усвоил одно золотое правило российского деляги – «Подлость не порок, глаза не выест». И проводил его в жизнь, покупая за пластинку жевательной резинки благосклонность самого сильного мальчишки в школе и с регулярностью дятла постукивая на одноклассников. Ответной реакцией советских учителей, на словах сеявших «разумное, доброе, вечное» в детские души, была поощрение стукаческих наклонностей Мертвечука, превратившегося к моменту окончания десятого класса в откровенного подонка.
Родительское и школьное воспитание очень помогли Юрию и в дальнейшем.
Будучи комсомольским активистом, он легко поступил на экономический факультет Ленинградского Унивеситета, где с головой ушел в общественную работу, появляясь на занятиях только тогда, когда требовалось собрать взносы или объявить об очередном собрании, посвященном эпохальным решениям последней партконференции. Курсовые за него писал аспирант с его кафедры, отоваривающийся у папани, а зачеты ставились автоматически, ибо к тому времени мадам Мервечук уже трудилась в центральном аппарате Ленсовета в должности куратора высших учебных заведений.