— Второго плана, говоришь? Ладно! Будешь братом Лоренцо.
— Братом кого?
— Да не кого, балда! Это тебя зовут Лоренцо! Ты — францисканский священник, брат по имени Лоренцо.
— Братан, значит? Типа «Брат-2»? Клево!
— На, учи слова. Да не переживай, париться особо не надо. Тут пять строчек всего.
— И все? — радостно воскликнул будущий просвещенный францисканский монах. — Спасибо! А то я по литературе в школе выше тройки даже во сне не получал.
Так же быстро были расхватаны и другие небольшие роли — слуг и родственников зловещих семейств Монтекки и Капулетти. Место Ромео оставалось вакантным почти до самого конца первой репетиции — ни один из парней не соглашался сделаться многословным героем-любовником. Отказывались все, и Петя Зуев — решительнее других, ссылаясь на перегруженность тренировками по футболу. И тут Паша решил прибегнуть к военной хитрости. Он подошел к Андрею, до этого молча наблюдавшему за происходящим с последнего ряда открытого театра, и что-то быстро прошептал ему на ухо. Тот кивнул, поднялся и подошел к артистам.
— Так. Исполнителем роли Ромео назначается Зуев Петр. И не возражать! Своим отказом ты подведешь весь отряд.
Командный тон и постановка вопроса ребром сразу нашли понимание у строптивого футболиста — осознав, что деваться некуда, он нехотя согласился.
Ролей с лихвой хватило на всех — вскоре пятый отряд превратился в членов враждующих семейств Монтекки и Капулетти, в их слуг или просто горожан города Вероны. Утомленный непростым процессом распределения ролей, главный режиссер решил первую читку сценария устроить на следующий день.
— Паш! А гримироваться нам нужно будет? — верещали счастливые актрисы.
— А как же! Чем больше, чем лучше — чтобы было видно с самых дальних скамеек.
— А можно мы прямо сейчас потренируемся?
— Тренируйтесь! — великодушно разрешил главный режиссер.
Оксана вызвалась сбегать в корпус.
— Девчонки, кому какую косметику принести? — поинтересовалась она и тут же начала принимать заказы.
Из корпуса она вернулась с вытянутым лицом, пустыми руками и ужасно расстроенная.
— Что? Что случилось? — кинулись к подружке девочки.
— Ой, девчонки, даже говорить не могу, плакать хочется. Вся наша косметика пропала!
— Как это — пропала? Куда?
— Не знаю! Исчезла! Испарилась… И моя косметичка, и твоя, Надь, и Маринкина, и Олина… В тумбочках — пусто!
— Да ты что! Не может быть!
Девчонки стайкой рванулись к корпусу и через пару минут вернулись совершенно убитые. Несколько минут они молча сидели возле сцены, потеряв весь былой актерский задор.
— Ой, девчонки! Как же мне теперь? Без макияжа я просто исчезаю! — простонала Надя.
— А я себя чувствую голой! — горестный голос Оксаны выразил мысли остальных.
— Девочки, я знаю, кто это сделал! — воскликнула вдруг Оля. — Это Зубочистка. Помните, она грозилась конфисковать нашу косметику!
— Ой, точно! — Девчонки переглянулись. — Это наверняка она! Вот мымра! Как же мы теперь гримироваться будем?
— Но она не имела права залезать к нам в тумбочки и брать чужое! Это нарушение наших гражданских прав! Пойдемте к ней! — воинственно взмахнула рукой Марина.
— Ой, нет, я не пойду, — отказалась Надя. — Не люблю ругаться.
— И я не пойду, — безнадежно мотнула головой Оля. — Все равно бесполезно.
— Я тоже не пойду, — вздохнула Оксана. — Боюсь, сорвусь, наговорю лишнего, самой же хуже потом будет.
— Ну, как хотите, — пожала плечами Марина. — Я и одна могу.
Анну Павловну она нашла в холле — вожатая читала какую-то книжку.
В ответ на прямой вопрос Марины она удивленно покачала головой.
— Да мне бы и в голову такое не пришло! — искренне удивилась она. — А больше ничего ни у кого не пропадало?
— Надя вчера деньги не могла найти.
— А сегодня нашла?
— Не знаю, — пожала плечами Марина.
Ей хотелось верить вожатой, та говорила искренне, фальшь Марина просекла бы сразу. Но если не Зубочистка, то кто же? Кто мог вытащить изо всех девчоночьих тумбочек косметику?
Похожие проблемы возникли и у парней пятого отряда. После репетиции некоторые обитатели седьмой комнаты обнаружили исчезновение денег.
— Не понял! — Кил удивленно разглядывал выдвинутый ящик. Потом, нахмурившись, вытащил его и вытряс содержимое на пол. — Тут у меня две сотни лежало. Куда делись? — Он копался в мусоре, все еще надеясь найти пропажу.
— А я два полтинника под матрас заначил! И все равно какая-то гнида сперла. Узнаю — убью! — рычал Серега Акулов.
Матрас его вместе с бельем был скатан в рулон, и парень в который раз безнадежно шарил рукой по проволочной сетке. Однако, кроме грязных носков и старого журнала, там не было ничего.
— Тоже мне, нашел тайник! Да под матрас все испокон веков деньги прячут! А я вот скотчем к столу снизу приклеил, и то сперли! — горевал Ваня.
«Все эти пропажи, конечно, подпортили нам настроение, — написала Марина вечером в своем дневнике. — Мы рассказали вожатым, они обещали разобраться. Неужели в лагере появился вор? Если бы не это, все вообще было бы классно. Я буду Джульеттой, а он — Ромео. Петька, по-моему, что-то ко мне уже чувствует. То и дело смотрит на меня и вздыхает. Или это он роль репетирует? Интересно, а как у нас получится целоваться? Да еще перед всеми, на сцене? Этого же тоже без настоящих чувств не сыграешь! Если бы Ромео был какой-нибудь другой парень, я бы ни за что не согласилась! Целоваться с Килиянчуком? Или с Симоновым? С Акуловым? Никогда! Все равно что играть в „кис-мяу“ перед телекамерой.
Вечером мы все это обсудили с Пашкой, он меня успокоил, сказал, что переживать еще рано. Кроме того, мы с ним решили заделаться сыщиками. Вечером он рассказал мне, что надо провести расследование по поводу пропаж независимо от вожатых. Для этого нужно расспросить дежурных по корпусу, кто к нам заходил в комнаты, когда мы отсутствовали, а потом найти и допросить этих посетителей.
Вот, кажется, и все. Плести фенечки — наказание похуже химии. Сегодня два раза расплетала и начинала снова. Неужели я ее когда-нибудь закончу?»
Следующий день выдался тяжелым и беспокойным. То ли магнитная буря, обещанная накануне синоптиками, добралась-таки до «Колокольчика», то ли сказалась неожиданная пропажа ценностей, но уже с утра пасмурные лица обитателей лагеря соперничали в мрачности с тучами на небе. Не помогала даже врубленная на весь лагерь Васей Быстровым музыка — хорошо знакомые песни были сегодня не в удовольствие, от них становилось не веселее, а наоборот, тоскливее.