Когда Лангер отошел, Артур еще некоторое время всматривался в даль, как вдруг понял, что слышит какой-то непрекращающийся шум. Бормотание. Он оглянулся в поисках исгочника и увидел коленопреклоненного Фрица Людвига, который громким шепотом читал молитвы.

Фрисснер вслушался

– Господи, спаси и сохрани меня. В этих песках только на тебя уповаю, ибо ты моя защита и опора в трудный час. Отврати от меня взоры врагов моих, отврати от меня огонь ружей их и жар этого чужого солнца. Верю в твою силу, господи, верю в защиту твою. Уповаю на твою милость и опеку…

Фриц Людвиг явно состряпал эту молитву сам. Эти слова, наполовину выхваченные из Библии, которую он держал в руках, наполовину обусловленные реалиями жизни, были искренними, честными, наполненными. Самый настоящий заговор, древний, почти языческий. Наверное, именно так составлялись те самые молитвы, которыми зачастую бездумно и бестолково пользовались современные христиане. «Господи, спаси… На тебя уповаю…» Эти простые слова шли из глубин души человеческой, той самой, которая когда-то, может быть, вышла из рук Всевышнего.

– Господи, спаси и сохрани меня. Ибо верю в силу твою… – раскачиваясь, шептал Фриц Людвиг. – Господи, спаси и сохрани меня… Господи…

Фрисснер вдруг понял, что не разум Фрица говорит сейчас, а что-то другое. Как будто потерявшийся ребенок обращается к отцу… Старается докричаться до него, хотя родителя не видно, он где-то далеко.

– Только его никто не слышит, – внезапно сказал кто-то над ухом.

Фрисснер вздрогнул, обернулся. Рядом стоял Ягер.

Штурмбаннфюрер что-то прихлебывал из миски и вкусно хрустел галетой. Фрисснер ощутил, что сильно проголодался.

– Что вы сказали?

– Не важно, – туманно ответил Ягер и направился к костерку, возле которого что-то колдовал Шинкель.

Фриц Людвиг продолжал молиться до наступления темноты. Когда на небе высыпали первые звезды, он заступил в дозор.

Фрисснер еще долго видел его фигуру, то пропадающую, то снова появляющуюся в свете костра. Фигуру человека, уверенного в своем Боге.

Впервые за всю жизнь Фрисснер пожалел, что не верит ни в Бога, ни в дьявола.

61

Я ведь – человек, подобный вам.

Коран. Майрам. 110 (110)

В эту ночь на небе звезд не было. Звезды хотели подойти ближе к костру, погреться… Но упали, сорвались со своих дорог, назначенных сотни тысяч лет назад самим Аллахом. Звезды упали, рухнули в непостижимую темень мироздания, ушли вслед за создателем. А костер под черным небом остался.

Журчала вода, перекатывая в себе камушки и песок несуществующего оазиса. Горел усталый огонь, дул слабый, подвывающий в камнях ветер.

Три человеческие фигуры, замотанные в тряпки, сидели у огня, протягивая изредка к нему руки. Грелись, стараясь зачерпнуть немного обжигающего тепла, омыть им руки. Не получалось.

– Холодно, – сказал Саммад. – Холодно…

– Тебе? – Имран ухмыльнулся.

– Да. – Саммад снова протянул руки к огню, и языки пламени, словно живые, потянулись к этим темным ладоням. – Даже мне холодно…

Третий человек, закутанный в темные одежды, ничего не сказал, только коротко стрельнул черными глазами в сторону Саммада. Тот перехватил этот взгляд, зло прищурился, но смолчал. За него, словно поняв что-то, заговорил Имран.

– Ты сильно опоздал, Муамар. Ты сильно опоздал.

– Значит, я не мог раньше, – ответил Муамар.

– Да, но Мухаммад и Ибрахим ушли… – И не вернулись! – вставил Саммад.

– Ушли, – продолжал Ибрахим, словно не слыша Саммада. – Остались только мы, и нет тех, кто поможет нам. Ни один из нас не смог основать Школы. Мухаммаду и Ибрахиму некуда возвращаться теперь. Ты сильно опоздал, Муамар.

– На целых две жизни! – сказал Саммад.

– Значит, я не мог раньше, – повторил Муамар с нажимом. Снова над костром повисла молчаливая беззвездная ночь. Только ветер выл в камнях, только вода ерошила песок и камни подобно влюбленной гурии, перебирающей волосы возлюбленного своего,

– Что они делают теперь? – спросил Имран. Муамар посмотрел на него, но натолкнулся на потухшие угли глаз и опустил лицо.

– Они ищут Черного Ящера…

– Так далеко?

Муамар неопределенно мотнул головой.

– Они сумели пройти очень далеко. – Имран протянул руки к огню. – Ты провел их… Слишком далеко… Слишком…

– На целых две жизни, – вздохнул Саммад.

– Вы же знаете… Я не могу иначе… – сказал Муамар. Может быть, это была игра света, может быть, просто ветер тронул складки одежды… Показалось, что Муамар с трудом вытолкнул из себя эти слова. – Я не могу просто так взять и прийти… Я не могу бросить их просто так… Потому что было сказано: «Поклонитесь Адаму!» И поклонились они…

– Кроме Иблиса… – тихо сказал Имран.

– Мое Зеркало осталось целым. С вами всегда были ветер, вода, огонь и земля. А со мной было только оно, Зеркало. И я взял все, что имею, только от него. И я могу брать только от него, вы же знаете Закон! А с вами были и ветер, и вода, и огонь, и земля… Повсюду. А со мной только Зеркало. Здесь.

– Мы знаем… – сказал тихо Имран, но Муамар не слышал его.

– Однажды я посмотрел на них и понял, что они такие же, как я. И не зря Он сказал: «Поклонитесь Адаму!», потому что они были так же одиноки, как и он сам. А мы не понимали его тогда… И только когда Он ушел, мы поняли, но было поздно. Мы так же одиноки, как и он, мы так же одиноки, как и все люди. И мы не люди.

– Мы знаем – сказал тихо Имран, но Муамар не слышал его.

– Вы знаете, сколько от Иблиса осталось в людях. Сколько в них этого не расколовшегося до конца камня. Вы же знаете… А я хочу знать, зачем они ищут его. Зачем они ищут Зеркало? Потому что я сам – как не расколовшийся камень, потому что я не такой, как они, я не такой, как вы… Я такой, как Зеркало. И мне очень хочется иметь свой огонь, свой ветер, свою воду и свою землю.. Я всегда вожу их сюда. И всегда буду водить. Здесь моя сила, здесь мое знание и где-то там, за нерасколотой твердью, моя земля, мой огонь, моя вода и мой воздух.

– Тысячи лет… – сказал, словно сам себе, Саммад.

– Тысячи лет, – подтвердил Имран, поняв, что имеет в виду темнолицый с глазами-углями.

– Оставьте их… – сказал Муамар. – Я создам Школу.

Снова наступила тишина. Совершенная тишина. Перестал звучать ручей, онемел костер, застыл воздух, затаилась земля.

Наконец зашелестела ткань. Имран достал из одежды нож. Длинный нож с хорошим, отточенным веками лезвием.

– Никогда бы не подумал, что придется поступать так…

Саммад кивнул.