Этот проклятый ком в горле!

— Что мне делать теперь?

— Вряд ли ты что-то сможешь сделать.

— Но я боюсь. А па... — пробормотала Ронни.

— Знаю, — кивнул священник. — И хотя вы оба дали ему столько счастья, твой па тоже боится.

Вечером Ронни стояла на заднем крыльце, слушая ритмич­ный шум прибоя. Над головой подмигивали звезды, но весь ос­тальной мир казался другим. В спальне Уилл о чем-то разгова­ривал с Джоной, так что в доме были люди, но почему-то каза­лось, что в комнатах совсем пусто.

Пастор Харрис по-прежнему был с отцом. Он сказал Ронни, что намерен остаться на ночь, так что она может отвести Джону домой. Но ей все равно было стыдно уходить. Назавтра отцу на­значено обследование и еще одна встреча с доктором. Он, ко­нечно, устанет и захочет отдохнуть, но Ронни хотела быть в боль­нице, рядом с отцом, даже если он будет спать. Потому что при­дет время, когда она не сможет...

Позади скрипнула дверь. Уилл осторожно ее прикрыл. Ронни не оглянулась, продолжая смотреть на песчаный берег.

— Джона наконец заснул, — сообщил Уилл. — Но по-моему, так и не понял, что происходит. Сказал, что уверен, что доктора поставят па на ноги, и все время спрашивает, когда он вернется.

Ронни вспомнила, как плакал Джона в палате, и с трудом смогла кивнуть. Уилл обнял ее.

— Как ты? — спросил он.

— А ты как думаешь? Я только что узнала, что отец умирает. И возможно, не доживет до Рождества.

— Знаю, — мягко ответил он. — И мне очень жаль. Пони­маю, как тебе тяжело. Я сегодня переночую здесь. Если что-то случится и тебе придется ехать в больницу, я посижу с Джоной. И могу оставаться столько, сколько понадобится. Конечно, че­рез несколько дней я должен ехать, но, пожалуй, позвоню дека­ну и объясню, что происходит. Занятия начнутся только на сле­дующей неделе.

— Ты все равно ничего не исправишь, — ответила Ронни не­много резче, чем следовало бы. — Неужели не понятно?

— Я ничего не пытаюсь исправить...

— Пытаешься. Но не можешь.

Ей неожиданно показалось, что сердце вот-вот разорвется.

— И все равно не поймешь, что мне приходится выносить.

— Я тоже потерял брата, — напомнил он.

— Это не одно и то же!

Она сморщила нос, пытаясь остановить слезы.

— Я так подло вела себя с ним. Бросила музыку, во всем его винила и целых три года почти ни словом не перемолвилась. И этих лет не вернуть. Но может, не будь я такой злобной ведьмой, он бы не заболел. А вдруг во всем виноват стресс, вызванный моим поведением! Это все я, я...

Она вырвалась из объятий Уилла.

— Ты тут ни при чем.

Он снова попытался обнять ее, но она стала его отталкивать и, не добившись успеха, заколотила кулачками по его груди.

— Пусти меня. Я сама со всем справлюсь.

Но Уилл по-прежнему прижимал ее к себе, и, поняв, что он не отступит, Ронни устало обмякла и заплакала.

Она лежала в темной комнате, прислушиваясь к звуку дыха­ния Джоны. Уилл спал в гостиной на диване.

Ронни понимала, что нужно бы отдохнуть, но все время не­вольно прислушивалась, не звонит ли телефон. И воображала худшее: у отца снова начался приступ кашля, он потерял много крови, и ничем, совсем ничем помочь нельзя...

Рядом на тумбочке лежала отцовская Библия. Часом ранее Ронни просмотрела ее, сама не зная, чего ищет. Может, он под­черкивал абзацы или загибал страницы?

Перелистывая книгу, Ронни поняла, что ее часто читали, по­тому что страницы были истертыми. Ей хотелось бы понять, ка­кие главы больше всего любил отец, но не нашлось никаких до­казательств того, что он предпочитал одни главы другим.

До этой минуты Ронни никогда не читала Библию. Но по­чему-то была уверена, что теперь будет читать в поисках того скрытого смысла, который сумел найти отец. Наверное, это пас­тор Харрис дал ему Библию, а может, он сам купил... Почему она так и не догадалась спросить?

Но спросит. Обязательно спросит. Если ей останутся одни воспоминания, хотелось бы собрать как можно больше. И сей­час впервые за много лет она просила Бога дать ей достаточно времени для этого...

Уилл

Спал он плохо. И всю ночь слышал, как Ронни ворочается и ходит по комнате. Он понимал, какое потрясение она пережи­вает. Понимал ее моральное оцепенение, сознание собственной вины, нежелание верить в худшее и гнев — все это он пережил после смерти Майки. Годы притупили эмоциональный шок, но оставили воспоминание о противоречивых желаниях — побыть в чьем-то обществе и остаться одному.

Ему было больно за Ронни и Джону, слишком маленького, чтобы осознать значение происходящего. И даже за себя. Стив был невероятно добр к нему, и они проводили в доме Ронни куда больше времени, чем в его собственном. Ему нравилось, как Стив возится на кухне, как обращается с Джоной словно со взрослым человеком. Уилл часто видел их на пляже, где они запускали змеев, играли в догонялки у самого прибоя или сосредоточенно возились с витражом. В отличие от большинства отцов, хвастав­шихся, что они выделяют время для общения с детьми, Стив посвящал им каждую свободную минуту. Никогда не злился, никогда не повышал голос. Может, знал, что умирает, но вряд ли это объясняет все. Отец Ронни был просто хорошим челове­ком, находившимся в мире с собой и окружающими. Любил де­тей и считал, что они достаточно умны, чтобы принимать вер­ные решения.

Наверное, он когда-нибудь захочет стать таким же отцом. Хотя он любил отца, все же тот не всегда был тем добродушным, веселым человеком, которого видела Ронни. В жизни Уилла были долгие периоды, когда он почти не видел отца: Том много тру­дился, чтобы создать и укрепить свой бизнес. К этому нужно до­бавить часто отсутствующую мать и гибель Майки, на пару лет повергшую в депрессию всех Блейкли. Временами ему даже хо­телось иметь другую семью. Правда, ему и с этой очень повезло; кроме того, обстановка за последнее время немного улучшилась. Но за эти годы случилось много чего тяжелого, и иногда он меч­тал о другой жизни.

А вот Стив был совершенно иным родителем.

Ронни рассказывала, что, когда играла на пианино, он мог часами сидеть рядом. Но Стив никогда ни словом об этом не об­молвился. Сначала Уилл считал это странным, но потом принял за веское доказательство любви отца к дочери.

Ронни не хотела говорить об этом, вот Стив и молчал, хотя любовь была когда-то главной составляющей их жизни вместе. И сейчас ничуть не угасла. Стив даже заколотил нишу, потому что Ронни видеть не могла пианино.

Кто еще на его месте мог бы это сделать?

Только Стив, человек, которым Уилл восхищался, у которо­го учился и каким надеялся быть, когда станет старше.

Уилла разбудил утренний свет, дерзко ворвавшийся в окна гостиной. Потянувшись, он встал, выглянул в коридор и увидел, что дверь в комнату Ронни открыта. Очевидно, она уже просну­лась. Он нашел ее на крыльце, на том же месте, что и прошлой ночью. Она не обернулась.