– Не стрелять! – прохрипел капитан, заметив приблизившегося к нему Бориса. – Можем задеть пленников. Витя, дай «глушак».
– Я сам.
– Быстро! Здесь могу пройти только я.
Виктор, помедлив, сунул Никифору тяжелый гипноизлучатель с квадратным – без отверстий – дулом. Капитан снял с себя шлем, вызвал необходимое состояние «без мыслей», сосчитал до семи и в темпе рванулся через помещение к двери, ведущей в глубь подземелья.
Коридор, начинавшийся за дверью, встретил его токами ненависти, угрозы и страха, которые он ощущал, почти как лучи видимого света. Определив самый «яркий» источник этих «лучей», Никифор выстрелил в том направлении из «глушака» и, пока его тело самопроизвольно металось в теснине коридора из стороны в сторону, «качало маятник», уворачиваясь от пуль (оставшийся в живых сторож начал стрельбу из «калашникова»), давил на гашетку парализатора до тех пор, пока не прекратилась стрельба и не погас «прожектор злобы и ненависти». Только после этого к нему вернулись мысли и чувства, и Никифор ощутил жжение на щеке и боль в левом бедре. Две из ливня пуль автоматчика все же нашли его и пробороздили щеку и бедро.
Однако судьба хранила его, он остался жив и даже не потерял сознания, продолжая участвовать в операции.
«Чекисты» отыскали камеру, в которой находились пленники, вывели их наверх, оставив на месте боя визитку с черно-золотыми буквами ЧКК, и вызвали по рации катер, чтобы не тащиться через буераки острова ночью.
В половине второго ночи катер подобрал группу, и, лишь оказавшись на его борту, Никифор почувствовал головокружение и слабость. Все поплыло перед глазами. В голове послышался нарастающий стеклянный звон. Капитан обмяк, прислонившись спиной к стенке рубки, и уже не слышал, как его окликнул Гвоздецкий. Его попытались привести в чувство, потом принялись раздевать, он это почувствовал, но выплыть из ватно-жаркой дремы не смог.
Он стоял на самой верхней площадке высокой башни и смотрел вниз, на разливы лесов и полей, на величественную реку, петлявшую между холмами, на бездонное голубое небо с легкими перистыми облачками, на встающее из-за горизонта солнце. Тело казалось легким, почти невесомым, хотелось прыгнуть со скалы и парить в воздухе, как птица, радостно и вольно. Дмитрий набрал в грудь воздуха, собираясь шагнуть в бездну, и вдруг что-то произошло вокруг.
Потемнел небосвод. Похолодало. На западе появилась растущая тень, заняла полнеба, уплотняясь, приобрела очертания гигантского дракона, распростершего черные крылья над зеленой равниной. Когтистая лапа протянулась к солнцу, превращая светило в кроваво-красный пятнистый лик чудовища.
Дмитрий почувствовал дуновение ледяного ветра, съежился, понимая, что сейчас солнце погаснет, настанет тьма и мир умрет, замерзнет. И в это время на холме под скалой появился босой ребенок, светловолосый мальчик в белой рубашке с вышивкой и таких же штанах. Он поднял вверх ладошки, направляя их на драконовидную тень, волосы его стали золотистыми, потом огненными, глаза вспыхнули пронзительной голубизной, с ладошек сорвались ослепительные молнии и вонзились в дракона.
Раздался грохот, визг, вой, тень дракона взметнулась, отпрянула, разбилась на кривые осколки и стала таять, испаряться, светлеть. Исчезла! Солнце засияло в полную силу.
Мальчик перестал светиться, хотя волосы его так и остались белыми, не седыми – а серебристыми, посмотрел снизу вверх на Дмитрия, улыбнулся, помахал ручонкой и бегом направился к лесу, исчез под деревьями. Дмитрий хотел окликнуть его, пораженный увиденным, однако сорвался со скалы… и проснулся в холодном поту, все еще видя перед собой лицо мальчишки: спокойное, удивительно чистое, приветливое, с глубокими, ясными, умными голубыми глазами.
– Приехали! – глубокомысленно произнес Дмитрий, разглядывая картину на стене спальни: могучие ели образовывают как бы величественную арку в зеленом полумраке, верхняя часть арки светится как три свечи, а луч невидимого из-за деревьев солнца освещает маленькую елочку в центре этой природной арки.
Картина называлась «Лесная готика» и принадлежала кисти Константина Васильева. Точнее – кисти Максима, ученика Дмитрия, увлекавшегося творчеством Васильева и делавшего иногда копии его полотен.
– Приехали, – повторил Дмитрий, – не сон, а кино и немцы. Не хватало детишек с колдовскими замашками.
Мысли свернули в иное русло.
Максим Петришин пришел в Школу выживания «Белояр», которой руководил отец Дмитрия Михей Олегович и в которой сам Дмитрий работал инструктором древнеславянской системы целостного движения, еще десятилетним мальчишкой. Теперь же ему исполнилось восемнадцать лет, и он подавал большие надежды стать не только мастером выживания, но и – в будущем – инструктором и наставником Школы.
«Белояр» был создан в Вологде Булавиным-старшим еще в конце двадцатого века, и ему скоро должно было исполниться двадцать лет. В принципе, двадцать лет – срок небольшой для организации нового философского течения или воссоздания древних традиций, но все великое всегда начинается с малого, а вологодская Школа выживания не только не умерла в смутные российские времена «перехода от социализма к демократии», но и сумела доказать свою состоятельность, воспитав в духе почитания родовых корней и славянских норм два поколения юношей и девушек, научив их защищать свой внутренний мир от агрессивного вторжения чужого образа жизни, не бояться труда и добиваться поставленной цели.
Все они на первых этапах обучения жаждали научиться боевым искусствам и не понимали, почему их заставляют постигать основы правильного дыхания, учат танцам и движению вообще. Дмитрий помнил выражение лиц молодых парней и мальчишек, когда он начинал свой первый урок с получасовой лекции о системе «Белояр».
– Прежде всего, – говорил он, – уясните себе, что я буду учить вас не драться, я буду учить вас правильно двигаться в соответствии с древней методикой славянского рода, основанной на целостном восприятии мира, на телесно-ориентированном направлении в трансперсональной психологии. Эта система опирается на еще более древнюю технику движения под названием жива, направленную на восстановление и сохранение сил, укрепление здоровья и психики в любых экстремальных ситуациях. Мало того, жива способствует повышению скорости движений и гармоничному их сочетанию, а также высвобождению мощных резервов организма человека, о которых вы наверняка не имеете понятия. Можно сказать так: «Белояр» – введение в живу, которую вполне допустимо называть искусством сохранения себя и окружающей природы, искусством достижения целостности через осознание и овладение своей внутренней энергией как частью общей энергии Мироздания.
Дмитрий замолчал, прищурясь, окидывая понимающим взглядом зал для тренировок, где собралось около двадцати пяти неофитов, мальчиков, девочек, юношей и девушек постарше, парней в возрасте свыше двадцати лет.
– Что приуныли? Наверное, подумываете: в школе читают лекции – и здесь то же самое, зря пришли. Так? Могу успокоить. Я сказал вам то, что обязан сказать, и все мной сказанное буду показывать на практике. «Белояр» не только философская психофизическая система выживания, требующая знания дисциплин, таких, как «силовая устойчивость», «виртуальная мышечная динамика», «триггерная динамика», «свободное целостное движение», но и система лечения, искусство медитации, защита и система боевого совершенствования, взявшая все лучшее из существующих воинских искусств. Хотя правильнее все же было бы сказать, что она просто «вспоминает» древние методики, созданные нашими предками в далекие магические времена.