«Здравствуй, внучек, – писал Евстигней Палыч. – Извиняй, что тереблю, да вишь ты, боле обратиться-то и не к кому. Петяня болеет часто, по лечебницам да докторам больше ошивается, Костик боится всего, племяш Степан уехал куда-то на край света на заработки, вот и не осталось в деревне родственничков. Одна надежа на тебя. А дело вот в чем».
Далее дед сообщал, что в деревне появились два «молодых быка» – купили хату у старухи Мотовилихи – и начали «терроризировать население, предлагать «крышу» фермерам. У тех же, кто отказывался от «охраны», начинались неприятности.
Фермер Алексей Мазин построил пекарню и снабжал односельчан вкусным хлебом, да и не только жителей Карпунина, но и других окрестных деревень. Даже в Ветлугу хлеб возил на продажу. А когда отказался от услуг новоявленных «охранников», у него сгорела пекарня.
Фермер Трефилов на своем участке в четыреста гектаров начал сеять сначала рожь и пшеницу, потом перешел на лен, стал снимать по двенадцать центнеров льноволокна с гектара, продавать районному льнозаводу, затем соединил усилия с двумя другими хозяевами и построил собственный маленький льнозавод. Маленький, да удаленький – прибыльный. Который и сгорел после визита к Трефилову «быков».
То же самое произошло и с магазином, который построил в Карпунине ТОО «Верховье» – бывший колхоз «Светлый путь».
«Все знают, – писал далее старик, – что поджоги – это дело рук «быков», а доказательств нетути. Может, приедешь, окоротишь башибузуков? А так жить было бы ничего, ожила деревня, молодежь почала оставаться на родной земле, да и приезжают многие из города. Если не сможешь приехать, хоть письмецо напиши, скучаем мы без тебя и твоей Кулинки-пружинки. Привет тебе от всех».
О себе Евстигней Палыч не написал ни слова, хотя сам тоже, по сути, был фермером – держал на краю деревни пасеку.
Глеб постоял в задумчивости посреди комнаты, взвесил письмо в руке и сказал вслух:
– Прости, старик, забыл я про вас, действительно. Теперь жди в гости.
Подумал: интересно, с чего это вдруг молодежь в деревне начала оставаться? Стимул появился? Жизнь кардинально изменилась? Или просто сработала реклама: «Все на заработки в деревню»? Впрочем, «быки» не зря обосновались в Карпунине, такие чуют добычу издалека. Фермеры беззащитны, как и все предприниматели, хозяева, начинающие зарабатывать. Нюх у бандитов хороший, их в деревню не заманишь рекламой типа: дважды два уже четыре, а будет еще лучше!..
– Папуля, дай полотенце, – донесся из ванной голос Акулины.
Глеб очнулся и поспешил к шкафу за чистым полотенцем.
В десять часов вечера он уложил дочь спать, с наслаждением искупался сам, сварил кофе и сел на кухню за телефон. Надо было сообщить Сергею о благополучном исходе операции с освобождением дочери и дать адрес стоянки в Ярославле, где Тарасов оставил зощенковский «Гольф».
Поговорив с обрадованным до крайней степени Сергеем, Глеб достал хайдер и вызвал Ухо: «Привет, Александр! Что нового?»
Ответ на экране появился через несколько секунд. Компьютерщик группы, очевидно, предавался любимому занятию и торчал в Интернете.
«Привет, Старый! Ты живой?»
«Не труп же с тобой разговаривает».
«Нового у нас нет ничего, кроме того, что тебя усиленно ищут по всея Руси. Что собираешься делать? Да, кстати, нашел дочку?»
«Нашел, она уже со мной».
«Рад за тебя. Советую вернуться и покаяться, Хохол отходчив. А в Ригу нам все равно придется ехать».
«Отвезу Акулину в деревню и вернусь».
«Тогда до встречи. Подключайся, если понадобится моя помощь».
«Спасибо, дружище. В таких случаях обычно говорят: хочешь помочь – не мешай. Всех благ!»
Глеб выключил компьютер, посидел немного, тупо глядя перед собой, прислушиваясь к ноющим мышцам, и вдруг смертельно захотел спать. Как ему удалось добраться до кровати, он уже не помнил.
Однако на следующий день уехать в Карпунино они не смогли. Накопившиеся за месяц хозяйственные проблемы требовали его вмешательства, и Тарасов целый день мотался по Москве, решая их, ни на мгновение не отпуская от себя Акулину. Которая, впрочем, с удовольствием следовала за отцом и не жаловалась на скуку и усталость.
Лишь к вечеру Глебу удалось освободиться от забот: он заплатил за квартиру, за свет, электричество и телефон, побывал в трех магазинах, где купил кое-какие вещи и одежду для себя и для дочери, пропылесосил квартиру, вымыл полы, протер мебель, постирал белье и даже сварил обед; в ресторан или кафе идти поостерегся, его могли случайно увидеть наблюдатели «Хорса», и тогда пришлось бы бежать от ищеек Тихончука, чего делать не хотелось.
Вечер и ночь Тарасовы провели дома. Глеб постоянно думал о Софье и давно позвонил бы, если бы не ее оговорка, что ее три дня не будет в Москве.
В четверг, третьего августа, он взял напрокат новенькую «Ладу» пятнадцатой модели – «Сосну», уложил багаж, усадил Акулину на заднее сиденье и выехал из столицы по Горьковскому шоссе в сторону Нижнего Новгорода. Ему предстояло преодолеть около пятисот километров, отделяющих Москву от деревни Карпунино Ветлужского района.
Дорога заняла около семи часов и не запомнилась ничем, кроме жары и пыли. Наличие в машине кондиционера, слегка понизившего в кабине температуру, не защищало новую «пятнадцатую» от пыли, и у пассажиров постоянно скрипел на зубах песок. Доехав к вечеру до пункта назначения, уставший Тарасов поклялся никогда больше не брать в прокат отечественные автомобили, а тем более – покупать их.
Деду Глеба по материнской линии Евстигнею Палычу исполнилось восемьдесят семь лет, но это был еще крепкий старик с роскошной гривой седых волос и красноватым лицом, продубленным ветрами, морозами и невзгодами. Жену он похоронил еще двадцать лет назад и с тех пор жил один, не прибегая к помощи многочисленной родни, сыновей и дочерей, вел немудреное хозяйство и приглядывал за пасекой, снабжая медом всех родственников. Глеб любил старика за доброту, широту души, неизменный юморок и готовность помочь в любую минуту любому человеку. Дед выпивал, готовил свои собственные наливки, но Глеб никогда в жизни не видел его пьяным. Евстигней Палыч знал меру.
На приезд внука с правнучкой он не надеялся, как потом признался сам, и очень обрадовался, когда увидел входящую в дом Акулину, в которой души не чаял.
– Надолго приехал? – спросил старик после объятий, охов и приговорок, не зная, куда посадить дорогих гостей. – Баньку истопить?
– Баню топи, – кивнул Тарасов, с удовольствием ступая босыми ногами по домотканым половикам; в доме было прохладно, несмотря на духоту снаружи, пахло травами, смолой, еще чем-то неуловимо знакомым и родным, и хотелось броситься на диван, лечь и просто смотреть в потолок из как бы светящихся изнутри сосновых планок.
– Уеду я, возможно, уже завтра, – добавил Глеб, подходя к старенькому холодильнику и доставая оттуда бутыль варенца. Налил в кружку, пригубил, почмокал губами.