- У-гм, - промычал я. - Так ты хочешь прочитать то, что я тут наваял? Только у меня здесь принтера нет. Будешь читать с экрана?
- Буду. Включай свой агрегат.
* * *
Внезапно налетевший ветер нагнал тучи, солнце скрылось, и резко похолодало.
- Сейчас начнется гроза, - озабоченно проговорила Мария. Помогите мне унести в дом стол и стулья.
Когда на веранде не осталось ни одного предмета, я подумал, что мне, наверное, пора уходить. Чай мы уже не пьем, а остаться на обед меня вроде бы не приглашали. Мария будто прочла мои мысли.
- Если вы поможете мне с обедом, то можете считать, что вы приглашены.
Разумеется, я согласился. Кухня у Марии в точности повторяла кухню на половине Анны, и даже мебель и посуда были старыми, но разница все-таки ощущалась. Если то, что я видел у Анны, выглядело просто старым, ветхим, потертым и давно употребляемым, то у ее соседки все эти предметы были не старыми, а старинными. Не столетней давности тарелки, а старинный сервиз. Не десятилетиями используемые приборы, а аристократическое столовое серебро. И это отличие чувствовалось в каждой детали, в каждой мелочи, начиная от люстры и заканчивая солонкой.
Мария поручила мне работу попроще - нарезать лук и почистить картофель и морковь. Признаться, я давно уже этого не делал, с юности, наверное, ведь я довольно рано стал известным, хорошо зарабатывал и питался в ресторанах, а потом одновременно с женой в моем доме появилась и кухарка, которую деликатно называли помощницей по хозяйству. Объем работы меня поразил: старуха положила передо мной такое количество лука, моркови и картофеля, что впору было готовиться к большому приему.
- Вы ждете гостей? - осторожно спросил я.
- Я никого не жду. Все сами приходят, - Мария загадочно улыбнулась. - Уже много лет я не обедаю в одиночестве.
- Почему же вы не заведете кухарку? - удивился я. - Неужели вам не трудно каждый день готовить такое угощение?
- Мне? - она легко рассмеялась. - Голубчик, я уже говорила, что мне ничего не трудно. У меня колоссальный запас сил. Знаю, какой вопрос вертится у вас на языке, и знаю, что вы мучительно стесняетесь его задать. И правильно, дорогой мой, не задавайте, я все равно не отвечу вам. И вообще, никогда не выясняйте, сколько лет женщине. Это бессмысленно.
- Почему?
- Потому что женщина мало чем отличается от мужчины. Вам либо интересно с ней общаться, либо нет. При чем же тут возраст? Он не имеет ровно никакого значения.
- А если не только общаться? - я сформулировал свой вопрос весьма туманно, но старуха меня прекрасно поняла.
- Все равно. Вам либо хочется с ней спать, либо не хочется. Возраст - это объективный параметр, интерес и желание - субъективные категории. Не нужно смешивать их в одну кучу, от этого получается разброд в выводах.
Ну и старуха! Конечно, ее соседка красива и безумно привлекательна, но разговаривать с Марией куда занимательнее. Анна постоянно, как мне показалось, уклонялась от моих вопросов, Мария же производила впечатление человека, готового обсуждать любые (кроме возраста) проблемы, только спрашивай.
- Но ведь существует общественное мнение, - возразил я. - И оно не одобряет, например, любовную связь старика и молоденькой девушки. И еще больше не одобряет отношения очень молодого юноши и очень немолодой дамы. Я допускаю, что этот юноша может искренне хотеть плотской близости со своей избранницей, но что же ему делать с общественным мнением? Наплевать на него?
- Именно, голубчик, именно, - Мария, повязав вышитый фартук поверх своего яркого одеяния, энергично месила тесто. - Что такое, в сущности, общественное мнение? Это оценки, высказанные кем-то со стороны. А твое желание - это голос твоей души. Кто сказал, что голос твоей души менее важен, нежели чьи-то оценки? Только тот, кому выгодно, чтобы ты думал, что ты сам - ничто, и твои мысли и чувства не имеют никакого значения. А кому это может быть выгодно? Тому, кто хочет подчинить тебя себе и управлять тобой. Идею о том, что чужое мнение важнее твоего собственного, изобрели как инструмент власти, как средство для навязывания определенного поведения. Вам что, приятно чувствовать себя пешкой, куклой, которой манипулируют чьи-то невидимые руки?
- Нет, конечно, - откликнулся я, старательно, хотя и неумело орудуя ножом.
- Тогда забудьте об общественном мнении. Слушайте только свою бессмертную душу.
- А уж она такого наговорит... - шутливо подхватил я.
- Не беспокойтесь, душа ничего плохого вам не наговорит. Вот разум - да, разум может вам напеть всякие глупости, из которых вы потом много лет не выпутаетесь. А душа - никогда. Проблема в том, что люди не умеют ее слушать и слышать. Они все больше к общественному мнению прислушиваются да к своему разуму, а это...
Мария внезапно умолкла и повернула голову, словно прислушиваясь.
- Кажется, Эспера проснулась. Пойду посмотрю. - Она вышла из кухни, и вскоре из гостиной донеслись приглушенные голоса хозяйки и девочки. Потом скрипнул диван, легкие шаги зашелестели вверх по лестнице, ведущей на второй этаж.
- Я отправила ее в библиотеку, - сообщила Мария, возвращаясь и снова принимаясь за тесто. - Девочка любит читать, а у них в доме ни одной книги.
В ее голосе я не уловил осуждения или хотя бы сожаления, просто констатация факта: у соседки книги не водятся.
- Почему вы не попросили Эсперу помочь нам с обедом? поинтересовался я. - Еще одни руки совсем не помешали бы. Боюсь, что я со своими скромными темпами за вами не угонюсь.
Мария оторвалась от своего занятия и резко повернулась ко мне.
- Эспера очень больна. Безнадежно больна. Она целые дни проводит у меня, спит, читает или разговаривает со мной. Даже Анна не заставляет ее ничего делать по дому.
Безнадежно больна... Sine espera, без надежды, если по-латыни. Так вот откуда ее имя. Я-то думал, что оно означает надежду, а оказалось безнадежность.
- Неужели врачи ничего не могут сделать? - сочувственно спросил я. - Теперь медицина очень многое умеет. Может быть, здесь вопрос денег? Мне показалось, что ваша соседка стеснена в средствах. Если бы кто-то мог ей помочь...
В моих словах был, конечно, подтекст. Ты, такая богатая и одинокая старуха, вместо того, чтобы пассивно обсуждать безнадежность состояния Эсперы, взяла бы лучше да помогла материально, оплатила бы лечение девочки. Не знаю, откуда взялась эта внезапная злость на Марию, и уже через секунду я пожалел о своих словах, но ничего не поделаешь, что сказано - то сказано. А вдруг она сейчас обидится и выгонит меня?
- Ей ничто и никто не может помочь, - грустно произнесла Мария, пристально глядя мне в глаза. - Вы думаете, я не пыталась? Думаете, я сидела сложа руки, молча смотрела на несчастного ребенка и ничего не делала? Уверяю вас, я сделала все, что могла. А могу я очень многое. Нам остается только принять это как святую волю господа.