— Она психиатр? — спросила Сьюзен у Артура.
— Нет.
Сьюзен порывисто замигала, бросила мгновенный взгляд на Джиллиан и, содрогнувшись, спросила:
— Вы нестроптивая, да?
— Прошу прощения?
Джиллиан повернулась к Артуру, у которого на лице появилось страдальческое выражение. Это слово Сьюзен придумала сама. Шизофреников, отказывающихся от лекарств, обычно называют строптивыми. И Джиллиан не сразу догадалась, что думает Сьюзен о ней.
— Ты и Валери вечно стараетесь знакомить меня с теми, кто выздоровел, — сказала Сьюзен.
— Мы считаем, что тебе это полезно. Но Джиллиан не из них.
Сьюзен достала из кармана спички, прикурила и зажмурила от едкого дыма один глаз. Несмотря на самоуверенные высказывания, Сьюзен в перерывах между ними была робкой, настороженной.
— Я знаю, что вы не Джиллиан Салливан.
— Вот как? — спросила Джиллиан, не подумав.
— Джиллиан Салливан была судьей и сейчас сидит в тюрьме.
Она вспомнила слова Артура о том, что Сьюзен не забывает ничего, прочитанного в газетах.
— Меня освободили из тюрьмы несколько месяцев назад.
После этих слов Сьюзен подошла к Джиллиан слишком близко и, разглядывая ее, поводила лицом из стороны в сторону, словно прожектором.
— Какое лекарство принимаете?
Артур хотел взять сестру за руку, но она увернулась.
— Пэксил, — ответила Джиллиан.
— Я тоже, — сказала Сьюзен. — А нейролептики? Антигаллюциногены? — Джиллиан заколебалась, и Сьюзен выразительно покачала головой. — Вижу, вы побывали за гранью.
Те, кто притворяется, будто не понимает ненормальных, именно притворяются. Сьюзен сказала правду: Джиллиан была сумасшедшей. Не такой, как сестра Артура. Сьюзен не могла перейти долину, которую большинство из нас преодолело еще в детстве, сменив собственные мифы общепринятыми. А Джиллиан отошла от реальности. И понимала это. Она обращалась к миру дурных поступков и тяжких последствий с судейского места и потом в героиновом дурмане вновь предавалась фантазиям о доблести и неуязвимости. Перед тем, как забыться, она всегда чувствовала себя царствующей, властной, как в детстве за игрой в куклы. Нет, она ничем не лучше Сьюзен и никогда не станет думать, будто это так.
— Побывала, — ответила Джиллиан.
— Я всегда могу определить, — сказала Сьюзен и выпустила в воздух струйку табачного дыма с раздраженно-величественным видом Бетт Дэвис[14] . — Только не понимаю, почему вы назвались Джиллиан Салливан.
Все еще пытаясь выиграть очко, Артур напомнил сестре, что он много лет назад был назначен обвинителем в зал судьи Салливан.
— Помню, — сказала Сьюзен. — Помню. Ты был влюблен в нее. Ты влюбляешься в кого-нибудь каждые три недели.
— Спасибо, Сьюзен.
— Так оно и есть. И никто из этих женщин не любит тебя.
Артур, выглядевший с тех пор, как приехал, безмерно усталым, на миг показался раздавленным этим заявлением.
— Артур, причина тут не во мне.
— Я так и не думаю.
— Ты думаешь, что, если бы не приходилось заботиться о сумасшедшей сестре, все было бы замечательно.
— Сьюзен, мне больше нравится, когда ты не стараешься перечить. Я люблю тебя, хочу тебе помочь, и ты это знаешь. Мне нужно возвращаться на работу. У меня судебное дело. Я рассказывал тебе о нем. Помнишь, о человеке в коридоре смертников?
— Ты вызволишь его из тюрьмы?
— Надеюсь.
— Ее ты вызволил?
— Сьюзен, она отбыла свой срок.
— Вызволил, чтобы показать мне, да? Что она принимает?
— Собственно говоря, — сказала Джиллиан, — мне стало лучше от того, что я перестала принимать лекарства.
Ободренная предыдущим успехом, она решила, что это замечание пойдет на пользу, но оно оказалось серьезной ошибкой. Сьюзен вскинулась и оживленно зажестикулировала короткопалыми руками.
— Я все время им об этом твержу! Если бы не принимать больше лекарств, я бы поправилась, я знаю! Она поправилась и не принимает ничего.
— Сьюзен, Джиллиан была в тюрьме, а не в больнице. Она отбыла срок. И теперь заново налаживает жизнь.
— Ты хочешь, чтобы и я делала то же самое.
Артур замялся. Казалось бы, согласиться с этим ничего не стоит, но, видимо, он понял за много лет, что любая уступка лишь подначивает сестру.
— Сьюзен, мне бы хотелось этого, но ты должна делать то, что имеет значение для тебя.
— Я хочу поправиться, ты это знаешь, Артур.
— Знаю, что хочешь.
— Тогда можешь снова приезжать с ней.
— С Джиллиан?
— Кто бы она ни была. Приезжай с ней во вторник. Втроем лучше.
На лице Артура впервые появилось встревоженное выражение.
— Не думаю, что во вторник вечером она будет свободна. Ты работаешь, так ведь?
Джиллиан смотрела на Артура, ожидая каких-то знаков, но, видимо, вопрос его был искренним. Она сдержанно покачала головой.
— Значит, не хочешь, чтобы я виделась с ней, — сказала Сьюзен.
— Подумай, не делаешь ли ты попытку навредить себе.
— Почему не позволяешь ей приехать во вторник? Ты вовсе не хочешь мне помочь. Ты хочешь, чтобы я продолжала принимать эту гадость, а она не хочет. Потому ты и не хочешь, чтобы я разговаривала с ней.
— Сьюзен, мне очень приятно, когда ты не ведешь себя так вызывающе. Может быть, поедешь домой вместе с Валери?
Сьюзен оставалась возбужденной, твердила, что брат старается не допустить ее встречи с Джиллиан. Разумеется, он старался — Джиллиан это понимала — скорее из-за нее, чем из опасения навредить Сьюзен. Она готова была согласиться на все, что бы ни означал вторник, но не решалась.
Однако Артур, пойдя на компромисс, сказал сестре, что они посмотрят. Сьюзен ненадолго успокоилась, потом почти демонстративно отказалась сохранять самообладание.
— Я знаю, что она не приедет.
— Хватит, Сьюзен, — сказал Артур. — Достаточно. Сигарету ты получила. Я сказал, что насчет приезда Джиллиан мы посмотрим. Теперь поезжай с Валери.
На препирательства ушло еще немного времени, но в конце концов Сьюзен и Валери уселись в белый фургон из Франц-центра, как назывался приют. Едва машина скрылась, Артур принялся извиняться сначала перед полицейским, все время стоявшим рядом, потом перед Джиллиан. Объяснил, что всякий раз, когда у Сьюзен что-то неладно — сегодня это было отсутствие сигарет, — все сдерживающие барьеры могут рухнуть.