— Иногда я думаю, дружище, и почему только я не занялся этим раньше? А теперь ничего, кроме дешевых комплиментов от профанов, я не заслуживаю. — Он грустно потряхивает головой и бросает взгляд на экран телевизора.
— Профессиональная борьба?
— Величайшее шоу на Земле.
— Хоби, я смотрю, у них ничего не изменилось с тех пор, как мы с тобой отрабатывали двойной зацеп Бадди Роджерса тридцать пять лет назад.
— Вечно, как скала, — отвечает Хоби. — А вот это опера для рабочего класса. Баллада о добре и зле.
Рядом с ним стоит открытая железная банка с жареными орешками. Зачерпнув оттуда целую пригоршню, он сразу отправляет ее в рот. В низкой комнате акустический потолок находится где-то рядом с курчавой головой Хоби. Сет поводит носом, принюхиваясь. Явно доминирующий запах красок все же не полностью вытесняет другие ароматы, присутствующие в подвальной атмосфере.
— Ну да, конечно, я уже под балдой, — говорит Хоби. — А что, это проблема?
Хотя риторический тон вопроса предполагает отрицательный ответ, на деле все обстоит наоборот. В теле Хоби накопилось столько отравы, что его кровь, наверное, давно уже превратилась в концентрированный раствор героина, кокаина, морфия, ЛСД и многих других наркотиков и сама по себе, будучи перелитой в организм здорового человека, подействовала бы как наркотик. Во взгляде Сета Хоби видит молчаливое неодобрение.
— Послушай, парень, — обращается он к нему. — У наркотиков — светлое будущее. Это бурно развивающаяся индустрия. Пока существуют человеческие беды и горести, пока люди подвержены всяким стрессам, а они им будут подвергаться всегда, вряд ли они смогут найти лучшее средство для их снятия. Помни мои слова. Да что слова. Факты говорят сами за себя. Мы же все выросли на наркотиках. В Америке нет человека, который бы не прошел через это. Да разве дело только в героине или марихуане? Ты когда-нибудь присматривался к ребенку, сидящему у экрана телевизора?
— К сожалению, слишком часто.
— Скажи мне, разве он не напоминает зверька, попавшего в капкан?
Сет смеется, но Хоби гнет свою линию:
— Ведь я прав? Я знаю, что прав. Против правды не попрешь, — произносит он, соглашаясь с самим собой. — Это будет свобода двадцать первого века. Люди смогут совершать путешествия внутри своих душ, познавать свое подсознание, знакомиться со своим предрациональным разумом, который существует и главенствует над миром рациональных знаков и символов. Это там, где люди обитают в действительности. Это мир, который не подвластен никаким политическим проходимцам. Люди должны осознать это. Да здравствует свобода, бэби!
— Ну, вы только послушайте его, — говорит Сет. Вдохновение, с которым Хоби рисует будущее человечества, вызывает у него улыбку. Он хватает Хоби за обе руки. — Хоби Т. Таттл, — обращается он к другу. — Ты и в самом деле заблудился где-то там, внутри себя, и никак не можешь найти дорогу назад?
В ответ Хоби слегка покачивает головой. В его взгляде сожаление человека, умудренного опытом.
— Ты же знаешь, я не гоню тебе всякое гребаное фуфло.
— Да, ты всегда был серьезен, — подтверждает Сет.
Удовлетворенный ответом, Хоби опять хмыкает и отворачивается.
— Я надеюсь, что ты пришел сюда вовсе не затем, чтобы задавать мне какие-нибудь глупые вопросы, вроде того, может ли мужчина любить двух женщин.
— А он может?
— От людей я все время слышу отрицательный ответ на этот вопрос. В свое время я пытался это сделать и теперь расплачиваюсь алиментами, которых хватит, чтобы набить сотенными деньгами ночной горшок, заметь, ежемесячно.
Семейная эпопея Хоби. У закона свой собственный мир, и Хоби правит балом в любом зале суда. Здесь ему не на что жаловаться. Зато если речь заходит о его личной жизни, превратившейся в сплошную цепь неудач, Хоби становится ужасным нытиком и пессимистом. Сету нравилась его вторая жена, Халида, последовательница Магомета. Будучи серьезной, сложной личностью, она в отличие от других женщин Хоби имела некоторое представление о неординарности его духа. Однако он, являясь рабом своего члена, распутным поведением разрушил их брак. Он очень переживал по этому поводу. Вряд ли эта рана когда-либо заживет.
— Разве это является нарушением биологического закона? — удивляется Сет. — Или же здесь возникают непреодолимые психологические трудности, как, например, когда хочешь мысленно пронаблюдать за своей собственной смертью?
— Ладно, парень, — говорит Хоби, — так и быть. Давай выкладывай все свое шизоидное дерьмо. Ты же ведь за этим пришел, верно? Рассказывай, что тебя мучает?
— Сейчас я настолько устал, что меня можно пытать на дыбе и я ничего не почувствую. Мучиться я буду завтра. Я хотел закинуть тебе стулья и поблагодарить за надгробное слово. Молодец. Слушая тебя, я даже украдкой прослезился.
Хоби принимает благодарность благосклонно, издавая негромкое урчание. При этом он вытирает кисточку о подол рубашки. Впрочем, для него не в новинку выслушивать комплименты по поводу неотразимого впечатления, которое он произвел, выступая публично.
— Да, вообще-то сегодня я был в ударе. Я уже начал подумывать, а не перейти ли мне в вашу иудейскую веру, а то католик из меня вышел никудышный, а мусульманин и того хуже. Может, в третий раз что-нибудь и получится.
Одержимость Хоби религией остается для Сета загадкой. Однажды он объяснил это, используя терминологию, позаимствованную у Великого Инквизитора. Если все позволено, сказал он, значит, и веровать тоже не запрещено. Так почему бы и не поступить подобным образом, раз уж в экзистенциальном смысле это требует тех же усилий? Сет никак не мог уловить здесь логику. Однако теперь мысль о том, что Хоби еще раз поменяет веру, настраивает Сета на веселый лад.
— Да, я думаю, что вот тогда бы Джексон Айрес наверняка опупел, — говорит Сет. — Ты слышал, как он пытал меня насчет моего псевдонима?
— Послушай, этот Джексон всю жизнь был мелким подлипалой, и выше этого уровня ему не подняться. Мозги не те. И, честно говоря, мне его ахинея давно уже опротивела. То он начинает загибать салазки насчет того, что, дескать, у обездоленного молодого негра нет ничего, кроме его гнева и его самого в качестве виновника, поскольку с каждым преступлением, ограблением и разбоем жизнь других черных становится еще хуже. То через минуту он говорит, что черные угодили в Америке в переделку сразу, как только первому рабу в порту велели снять штаны, и, узрев огромный пенис, белые решили, что за всеми парнями с таким цветом кожи нужен особый присмотр в виде надсмотрщика с плетью. А то, не ровен час, эти члены начнут вытворять такие чудеса с белыми женщинами, что белые мужчины останутся не у дел и сами могут попасть в рабство. В общем, Джексон такой же мудак, как и все остальные. Ему бы только пердеть в кресло и срывать деньги с клиентов практически за безделицу, ведь работать по-настоящему он не умеет и не хочет.
Хоби берет тряпку и, подняв подбородок, убирает с бороды каплю зеленой краски.