— Хорошо, — говорит Хоби, не желая вдаваться в подробности.
Еще несколько вопросов, и он заканчивает допрос. Весьма показательно, что он не ставит под сомнение память Кратцуса и, следовательно, точность его показаний. Это означает, что Кратцус составил рапорт в тот же день и что его напарник Эддисон в случае необходимости даст идентичные показания. Кратцус важно, с достоинством шествует к выходу, но по пути останавливается у стола обвинения, чтобы выслушать похвалу в свой адрес. Он действительно оказался на высоте.
Если не считать отпечатков пальцев на деньгах, показания Кратцуса — лучшее доказательство из всех, что смогло представить обвинение до сих пор. Одно утверждение, одна линия. Из сказанного Кратцусом совершенно недвусмысленно явствует, что Нил ожидал, что там будет его отец. Ясно, что он удивился не тому, что было совершено убийство. Его потрясло, что жертвой преступления оказалась именно его мать, а не кто-то другой. Результат, противоположный ожидаемому. Люди, оказывающиеся в подобной ситуации, несмотря на шок, обычно задают иные вопросы: кто застрелил его или ее? почему? как это случилось? Я сижу некоторое время с закрытыми глазами, осмысливая значение этого доказательства, просеивая его через сито здорового скептицизма, отбрасывающего шелуху эмоционального восприятия. Такая реакция с моей стороны заставляет участников процесса притихнуть в напряженном ожидании. Открыв глаза, я вижу, что оба представителя обвинения испытующе смотрят на меня.
В этот момент я объявляю перерыв на ленч, но сама не покидаю своего места. Еще раньше я посовещалась с Мариэттой насчет вызова, назначенного на два часа дня. Мольто стоит перед скамьей. Хоби все же нашел способ нарушить его спокойствие. Томми возбужден, он покраснел. Хоби представил ему вещдоки защиты: налоговую декларацию Нила за 1994 год, справку о его доходах за 1995 год, его банковскую книжку, выписки из текущего счета. Мольто долго отмахивается от него, но в конце концов сдается и кладет бумаги передо мной, чтобы я могла принять окончательное решение.
— Судья, ведь эти документы должны были быть представлены нам до начала процесса, верно?
— Какова их цель? — спрашиваю я.
— Вообще-то меня нисколько не интересует цель, преследуемая защитой. Просто поезд ушел. Нужно было предъявить эти вещдоки раньше, в установленные сроки. Он, кстати, не говорит, в чем их смысл. Мы уже шесть раз спрашивали его об этом.
— Мистер Таттл?
— Да, ваша честь, — говорит он, приторно улыбаясь.
— Вы отказываетесь пояснить смысл этих документов?
— Нет, почему же… Я скажу. Я скажу… Просто мне казалось, что все и так ясно, и уж эти обвинители должны были бы понять. Однако они или не захотели, или не смогли. Ваша честь, суть в том, что за весь 1995 год сумма, снятая с текущего счета, не превышает трехсот долларов, чему не приходится удивляться, поскольку сбережения моего клиента никогда не превышали трех тысяч двухсот долларов.
Все ясно. Хоби хочет доказать, что у Нила не было таких денег — десяти тысяч наличными, чтобы заплатить Хардкору.
Томми опять взрывается. Тактика проволочек, так называет он действия Хоби. Именно так оно и есть, и я в этом тоже не сомневаюсь. Томми повышает голос и чуть ли не кричит, несмотря на все попытки Руди успокоить его.
— Мистер Таттл! — говорю я — Я не могу взять в толк, как вы не подумали об этих документах раньше.
— Ваша честь, а как же они? — Он показывает на представителей прокуратуры. — В самом деле, судья Клонски. Вот они здесь собираются предъявить суду свидетеля, утверждающего, что мой клиент заплатил ему десять тысяч долларов наличными, и при этом даже не утрудили себя вопросом, а откуда он мог взять такие деньги. Разве секрет, что мой клиент, как и все граждане этой страны, подает декларацию о доходах? Они тоже должны были бы подумать об этом. В ответе защиты по поводу раскрытия всех имеющихся по делу документов было сказано об уведомлении их о том, что мы могли представить именно эти бумаги.
Хоби подает мне стандартный бланк заявки государственной защиты о регистрации документов по делу. Действительно, у него есть определенные основания для такого ходатайства. Банковские и налоговые документы упоминаются здесь в качестве возможных вещдоков защиты наряду с четырьмя-пятью десятками других категорий документальных доказательств — от заключения патологоанатома до результатов баллистической экспертизы. Мольто по своей рассеянности никогда не уделял должного внимания второстепенным деталям, а Хоби, сумевший это понять, только и поджидал удобного момента. Вот она, неприглядная сторона состязательности в судебном процессе, думаю я.
— Хорошо. Мистер Таттл, я хочу, чтобы вы отнеслись с большей ответственностью к своим обязанностям в той их части, которая касается представления вещественных и иных доказательств обвинению. Сверьтесь, пожалуйста, с заявкой и представьте все доказательства, которые могут вам понадобиться, к концу недели. Это последний сюрприз, вы меня слышите? Учитывая халатность обвинения, проглядевшего этот момент, я не буду отклонять ваше ходатайство о приобщении данных документов к делу. Однако в следующий раз я не буду столь снисходительна.
Когда я объявляю о решении, Томми издает громкий стон. Сингх пытается оттащить Мольто, который, несмотря на свой никак не спортивный вид, принял бойцовскую позу посредине огороженного пространства, подняв руки, согнутые в локтях, и выпятив грудь, словно вызывая Хоби на поединок. Он слишком разъярен и потому не видит, что Хоби опять обыграл его. Хороший адвокат всегда хочет, чтобы о самом сильном доказательстве обвинения забыли как можно быстрее.
Вместо того чтобы переварить результаты допроса Кратцуса, я теперь ухожу на ленч, спрашивая себя, где Нил мог достать деньги, которые он, как утверждает обвинение, дал Хардкору. Одолжил их? Украл? Хоби прав. Мольто должен был подумать об этом. Но опять-таки на деньгах обнаружены отпечатки пальцев Нила.
Зал оживает многоголосым шумом. Публика расходится, а я все еще сижу в кресле, оценивая происходящее, а затем обнаруживаю, когда начинаю собирать вещи, что опять смотрю в ложу для присяжных. Сет ждет, чтобы я его заметила. Теперь выработался некий ритм, словно он чувствует, что мы сможем встретиться и поговорить не раньше, чем кончится процесс. Вчера после обеда я не увидела его, и это меня почему-то встревожило. Оставалось лишь строить догадки о причинах его отсутствия. Может быть, Сету было неудобно являться сюда в насквозь мокрой от пота спортивной куртке, или же его удержал тяжелый груз переживаний, которыми он поделился со мной. Из этих двух предположений последнее более вероятно. Я и сама чувствовала некую тяжесть на сердце. Потерять ребенка! Эта мысль мучила меня всю ночь.
Однако теперь Сет выглядит вполне нормально. Он приветствует меня бодрой улыбкой, а затем и подмигиванием. Как и все его поступки на этой неделе, такое поведение слегка фамильярно, но оно почти не выходит за рамки приличий и потому вряд ли может мне повредить. «Привет, — будто говорит он. — Теперь я здесь, со мной все в порядке. Мы — друзья». И самое удивительное для меня то, что, не успев ничего сообразить, я подмигиваю ему в ответ.