Он вопросительно глянул на старуху, словно ожидал от нее ответа. Но взгляд Сычевой был устремлен мимо – вперед. Викентий Павлович пожал плечами:
– А впрочем, хотел бы увидеть могилу знаменитого Антония Сураева.
– Хотел, так смотри.
Старуха остановилась у могилы, на которой неровно, боком лежала плита. Даже под густым плетением травы было видно, как безупречен ее белый мрамор. А середину ее, судя по всему, очищали совсем недавно, надпись – «Сураев Антоний Гермогенович» – была видна хорошо. В этот момент Людмила легонько вскрикнула:
– Что это?
И подняла зацепившийся за соседний куст кусок какой-то материи – красивой, легкой. Викентий Павлович взял из рук жены находку, заметив, как недобро блеснули глаза старухи. Шелковый шарфик, женский, изысканный, но грязный и порванный. Словно им что-то усиленно терли… Петрусенко быстро глянул на очищенную надпись могилы – да, скорее всего. Но даже не это занимало его. Расцветка шарфика сразу показалась ему знакомой. Теперь же, развернув его и внимательно оглядывая, он вспомнил… Первое знакомство с Тамилой Борисовной Коробовой: статная, красивая женщина в шелковом летнем костюме. Тот же шелк, та же расцветка! И верно, шея женщины была слишком обнажена – там явно не хватало шарфика. А он вот где, на погосте у колдуньи Сычихи!
Петрусенко вопросительно взглянул на старуху:
– Тамила Борисовна навещала вас недавно? Интересно… Когда же и зачем?
Сычиха удрученно покачала головой:
– Говорю же, захаживают ко мне людишки. Всех не упомнишь, стара я, память слаба…
– Ну, Евстафия Исидоровна! Эту даму вы не могли не запомнить!
– И верно, – согласилась та. – Была дама, приезжала могилу предка проведать…
– Какого предка? – не понял Петрусенко.
– А вот этого самого, – захихикала старуха. – Антония!
– Сураева?! – Викентий Павлович даже немного растерялся. – Она что же, из рода Сураевых?
– А ее девичья фамилия как раз Сураева!
Викентий и Людмила переглянулись. Это была настоящая неожиданность. Старуха довольно наблюдала за их мимикой.
– Что, милок, удивила я тебя?
– Удивили, Евстафия Исидоровна, – согласился он. – Но, подозреваю, вы могли бы удивить меня гораздо больше, если бы захотели.
– Кто знает, может, и захочу!
У нее почему-то поменялось настроение: появилась доброжелательность, даже игривость. И Петрусенко тут же воспользовался этим.
– Когда же состоялся визит к могиле предка?
– Точную дату не скажу, но уж месяц миновал… В июле это было, как раз липа стояла в самом цвету.
Петрусенко едва сдержался, чтобы не кивнуть удовлетворенно.
– Тамила Борисовна, я знаю, мигренями страдает. Неужто не попросила у вас какого-нибудь целебного отвара или настоя? От бессонницы или еще чего-нибудь.
– Просила, просила! – Старуха опять закивала весело и охотно. – Дала я ей одно питье, очень редкое, никто до нее таким не интересовался. А ей вот захотелось на себе испробовать, а потом в книжке описать.
– Оч-чень интересно! Что же от этого питья происходит с человеком?
– Душа покидает тело, и оно живет само по себе – словно мертвец оживший. А потом все возвращается на свои места, вреда человеку от этого нет.
– Значит, госпожа Коробова-Сураева захотела поэкспериментировать, испытать сильные ощущения?
– Почему нет? – пожала плечами старуха. – Ее предок великим колдуном слыл…
Сычева снизошла до того, что пошла провожать своих незваных гостей. Они шли следом за ней по хуторской улице, держа коней в поводу, посматривали на тихие, безлюдные дворы и дома.
– Евстафия Исидоровна, – спросил Петрусенко, – я слыхал, вы давно одна здесь живете.
– Давно, милок. Привыкла, да и куда мне на старости лет податься…
– А вот смотрю я на дома, странное чувство какое-то появляется… Словно хозяева их только-только ненадолго вышли. Нигде ни рама не перекосилась, ни крыльцо не провалилось, да и дворы ухоженные…
Сычиха искоса поглядела на него.
– Я и ухаживаю за ними, времени у меня много. Сегодня в одном дворе приберусь, завтра в другом, там дощечку поправлю, там гвоздик вобью…
Попрощались на околице. Когда Викентий и Людмила уже сидели в седлах, старуха спросила насмешливо:
– Побывали у колдуньи, а она вам ничего не наколдовала! Обидно, небось?
– Спасибо вам, госпожа Сычева, за гостеприимство, – ответила ей Людмила. – Это вы на нас не обижайтесь: явились незваными, помешали вам…
– Прощайте!
Сычиха махнула рукой. И когда они уже тронули шагом коней, вдруг добавила:
– А сынок ваш приемный уже письмо написал и отправил. С государем-батюшкой встречался…
Обратная дорога уже не казалась такой необычной и таинственной. Скорее волновали последние слова Сычихи, особенно Людмилу.
– Викентий, откуда ей знать, что у нас есть приемный сын? Необъяснимо!
– Все объяснимо, если она на самом деле колдунья… Шучу, шучу!
– Нет, все-таки! И при чем тут государь? Где бы Митя мог с ним встретиться?
– Да, Люсенька, старуха необычная. Согласись, есть в ней все-таки что-то… эдакое! Как ты сказала – необъяснимое. А заметила ты, что она в какой-то момент вдруг решила выдать нам Коробову?
– Верно! Поначалу недовольна была расспросами, на забывчивость жаловалась. А потом все взяла и рассказала: и зачем Коробова приезжала, и что за питье у нее взяла.
– Вот-вот! А ведь промолчи она, и важного доказательства вины Коробовой у меня не было бы.
– Викентий! – Людмила вдруг испугалась. – А если она откажется потом подтвердить свои слова?
– А на этот счет, дорогая, у меня есть свидетель. Ты, Люсенька!
– Вот, значит, для чего ты взял меня с собой, хитрец! А я-то, глупенькая, думала: муж хочет мне удовольствие доставить.
Они весело рассмеялись и немного пришпорили коней, выезжая на ровное место после холмов. Вдруг Людмила подняла голову вверх, сказала:
– Погляди, за нами какой-то хищник летит. От самого хутора не отстает.
Довольно низко и в самом деле парила большая птица.
– Это коршун, – равнодушно сказал Викентий. – Они здесь встречаются, ничего необычного.
– Но этот появился, как только мы распрощались со старухой, – настаивала Люся. – Я обратила внимание. И все летит за нами.
– Колдуньин шпион, – пошутил Викентий. – Пускай себе.
Они ехали некоторое время молча. Петрусенко мысленно раскладывал по полочкам все известные ему факты, выстраивая четкую картину событий последнего месяца. Людмила тоже думала об этом. Сказала вдруг: