Выражение замешательство постепенно исчезло с лица Белла.
— Всё сходится, — медленно сказал он. — Вероятно, Канада — последнее место, о котором мы бы подумали. Преступники, совершившие тяжкие уголовные преступления, уже много лет бегут через южную границу в Мексику, которую они используют как трамплин, чтобы скрыться дальше на юге.
Постепенно его мысли о Кромвелях ушли, он успокоился, стал нежным и любящим. Взял ее на руки.
— Я знал, что не случайно влюбился в тебя, — сказал он тихо хриплым голосом. — Ты умнее и лучше меня.
Она задрожала всем телом, обвивая руками его шею.
— О Боже, Исаак! Я тоже люблю тебя.
Он нежно коснулся губами ее губ, когда нес ее из гостиной в спальню. Она отстранилась и посмотрела на него озорным взглядом.
— А как же пирог с лимонными меренгами?
Он засмеялся.
— Мы всегда успеем съесть его на завтрак.
Белл не мог предвидеть и тем более знать, что всего через несколько часов пирог превратится лишь в смутные воспоминания.
Сан-Франциско 1906 года, называвшийся в то время образцом запада, был лабиринтом противоречий. Один писатель назвал этот город напыщенным Вавилоном, романтичным Парижем, авантюрным Гонконгом. Другой пошел еще дальше, назвав его вратами в рай.
Возможно, он был динамичным и будоражащим, но на самом деле Сан-Франциско представлял собой распластавшийся, грязный, покрытый сажей, издающий отвратительный запах, скандальный, коррумпированный, вульгарный город, куда менее привлекательный, чем Лондон семисотых годов. В нем перемешивались невероятное богатство и жалкая нищета. Угольный дым пароходов, локомотивов, литейных заводов, печей и кухонных плит заволакивал улицы, покрытые слоем навоза тысяч лошадей. Не было никаких сооружений для очистки сточных вод. С потемневших от испарений небес спускался отвратительный запах.
Большинство домов было построено из дерева. Шеф пожарных города назвал Сан-Франциско, начиная с достойных домов на Телеграф Хилл и стильных особняков Ноб Хилла и кончая лачугами и хижинами предместий, морем трутниц, которое в любой момент может воспламениться.
Реальности и мифу предстояло коренным образом измениться за две с половиной минуты.
Утром 18-го апреля в 5 часов 12 минут встающее солнце осветило небо на востоке. Уличные газовые фонари выключили, канатные машины с лязганьем выезжали из своих сараев, чтобы начать рабочий день, поднимаясь на холмы города и спускаясь с них. Появились первые рабочие, направляющиеся к месту службы, а те, кто работал в ночную смену, спешили домой. Пекари уже стояли перед своими печами. Полиция, работающая в утреннюю смену, продолжала патрулировать свои районы, ожидая еще один спокойный день. Тумана не было, с запада дул легкий ветер.
Но в 5 часов 12 минут утра спокойный мир Сан-Франциско и окружающих его городов содрогнулся от зловещего громоподобного грохота, исходящего из недр морского дна, расположенного на глубине нескольких миль, за Золотыми Воротами.
И Сан-Франциско превратился в сущий ад.
Сначала окрестности содрогнулись от первого толчка, предвестника землетрясения, который ощущался по всей территории залива. Спустя двадцать пять секунд волны мощного землетрясения прокатились по городу, словно чудовищная рука, сгребающая стопки книг со стола.
Скала св. Андрея, стены разлома которой терлись друг об друга миллионы лет, внезапно разделилась на части, когда североамериканская тектоническая плита под землей и тихоокеанская тектоническая плита под морем разошлись и сместились в противоположных направлениях — одна на север, вторая на юг.
Неведомая сила ворвалась в беспомощный город со скоростью тысячи миль в час, буйствуя беспощадно, неся с собой мгновенную смерть и оставляя разрушения.
Ударная волна накатилась с молниеносной скоростью. Мостовые на улицах, идущих на восток и на запад, начали вздыматься, а потом падать в возникшие трещины и разломы; землетрясение неуклонно перемещалось вперед, раскачивая на своем пути высокие здания квартал за кварталом, как ураган раскачивает ивы. Дерево, известковый раствор и кирпич не были рассчитаны на то, чтобы противостоять такому удару. Здания, одно за другим, начали падать, стены разваливались и лавиной рушились на улицы в тучах пыли и обломков. Окна в магазинах треснули, и разбитое стекло ливнем посыпалось на пешеходные дорожки, покрывая их слоем острых осколков.
Огромные пяти- и десятиэтажные здания в деловой части города падали с ужасающим грохотом, подобным артиллерийским залпам. На улицах возникали и исчезали пропасти, некоторые наполнялись грунтовыми водами, перетекающими в сточные канавы. Рельсы уличных трамваев и канатных машин искривлялись и свивались, как спагетти. Самые мощные толчки продолжались немногим более одной минуты, хотя в последующие дни слабые толчки повторялись.
Когда через этот хаос проникли лучи дневного света, от огромного города с высокими зданиями, магазинами, офисами, банками, театрами, гостиницами, ресторанами, салунами и борделями, с частными и многоквартирными долгами осталась лишь сотня квадратных миль неровных куч разбитой каменной и кирпичной кладки, искромсанных бревен и искореженного железа. Хотя здания в городе выглядели надежными, они не были укреплены и развалились на части уже через тридцать секунд после начала землетрясения.
Городской зал суда, самое величественное здание к западу от Чикаго, снесло и разрушило, чугунные колонны лежали разбитые. Теперь зал суда представлял собой остов из изогнутых стальных перекрытий. Академия паук исчезла, словно ее никогда и не было. Почтовое отделение осталось стоять на месте, хотя и получило серьезные повреждения. Театр Маджестик больше никогда не даст ни одного представления. Только внушительное шестиэтажное здание «Уэллз Фарго» устояло на месте, несмотря на серьезные повреждения внутри.
Первыми упали тысячи дымоходов. Ни один из них не был рассчитан на землетрясение. Проходя через крыши и поднимаясь на большую высоту над ними, не имея возможности сгибаться и раскачиваться, не имея никаких опор, дымоходы начали вибрировать, затем треснули и провалились внутрь домов, а потом на улицы, уже заваленные толстым слоем обломков. Позднее было установлено, что в результате падения дымоходов в своих постелях погибли сотни людей.
Деревянные двух- и трехэтажные дома качались, как пьяные, во всех направлениях, смещаясь с фундаментов, да так и оставались стоять, наклонясь под фантастическими углами. Странно, что они всё-таки устояли, хотя и сдвинулись с места на двадцать футов, многие оказались поперек тротуаров и улиц. Их наружные стены остались целыми, но внутренняя часть была опустошена: полы поднялись и изогнулись, потолочные балки сломались, мебель была разбита, обитатели погибли и оказались погребены под обломками. Дешевые дома в бедной части города превратились в кучу разбитых балок и внешней обшивки.
Те, кому удалось выжить при землетрясении, пребывали в шоке и, словно лишившись дара речи, не могли разговаривать даже шепотом. Когда огромные тучи пыли начали оседать, стали слышны, словно приглушенные завывания, крики о помощи тех, кто был ранен или оказался под завалами рухнувших домов. Даже после того как мощные толчки прекратились, земля продолжала содрогаться, кирпичные стены дрожали, создавая собственные толчки и издавая странный гул.