Университет он закончил средне, сдал госэкзамены и был направлен, как молодой специалист, в захудалый НИИ. Буквально за месяц до этого сей институт наконец-то, после пятнадцатилетней борьбы директора с министерскими бюрократами, был переименован из Научно-Исследовательского Института Химии Удобрений и Ядов в НИИ Химии Ядов и Удобрений и обрел более благозвучное название. Ибо до того торжественного момента принятое в официальных документах сокращение в лучшем случае вызывало язвительную улыбку у любого, кто хоть раз бросал взгляд на институтский бланк.
Учреждение с двусмысленной аббревиатурой, сидящее на государственном коште, разрабатывало пестициды и нитраты, а молодой биолог потребовался на должность лаборанта во вновь созданную структуру, где изучались последствия от практического применения достижений отечественной органической химии.
Спустя три недели начинающий биолог, узнавший о реальном положении дел в аграрном секторе экономики, отказался от магазинных овощей и фруктов и перешел на продукты с рынка.
Однако стоимость рыночных деликатесов стала противоречить уровню зарплаты. Уголовный Кодекс Влад чтил и потому взялся подрабатывать переводами.
С детства он неплохо знал сербско-хорватский, английский и французский. Его папик, будучи представителем Министерства тяжелого машиностроения в застойные годы вместе с семьей провел по четыре года в Югославии и Канаде, а дети оказались восприимчивы к языкам. В десятом классе, уже вернувшись в СССР, Влад подумывал о поступлении на филологический факультет, но тяга к биологии пересилила.
Работа в НИИХЯУ явилась логическим продолжением “сколачивания груш” в Университете. С утра до ночи сотрудники всех без исключения отделов гоняли чаи, сплетничали и рыскали по окрестным магазинам. Некоторое оживление наступало лишь к лету, когда по выходным научные работники отправлялись на свои “фазенды”. Там, на выделенных шести сотках, они месили глину, надрывались под мешками навоза, растягивали мышцы тяпками и лопатами – и все ради того, чтобы по осени выкопать мешок-другой мелкой, похожей на горох-мутант желтоватой картошки да снять с яблонь полведра плодов с явным привкусом дичка.
О науке никто не вспоминал, а редкие энтузиасты, пытавшиеся было взяться за дело, принимались коллективом в штыки и путем интриг и кляуз быстренько низводились до общего уровня.
В НИИ Влад проваландался почти шесть лет. Другой работы по специальности не находилось, а опускаться до общего уровня и заниматься наладкой водочных заводиков у носатых “предпринимателей” в соседних гаражах Влад не хотел.
Святым Рокотов, конечно, не был, ибо жить в России и не использовать вверенные тебе производственные мощности может только полный кретин, каковым Влад себя не считал. Оглядевшись по сторонам, он, помимо нерегулярных и не небольшую, но прибыльную нишу рынка – стал потихоньку изготовлять флюоресцентные краски для самостийных художников. Пейзажики, писанные такими колерами, улетали в Катькином садике со скоростью горячих пирожков, и Влад ежемесячно клал в карман три-четыре сотенные бумажки с суровым ликом американского Президента. Что в условиях хронических невыплат зарплаты было неплохим подспорьем.
Когда югославы включили Рокотова в международную экспедицию, Институт лихорадило с месяц, заместитель директора по научной работе даже ушел в отпуск, чтобы по сто раз на дню не выслушивать жалобы и нашептывания подчиненных. Времена изменились, парткомы и месткомы канули в небытие, и на подметные письма уже никто не обращал внимания. Так что молодой специалист собрал вещички, получил командировочные, отдал ключи от квартиры соседям и благополучно отбыл в Югославию. Где с первого дня стал общаться с гостеприимными сербами, ловить разную мелкую членистоногую живность и по утрам избивать многострадальный мешок с песком...
Влад сменил позу, снова прижался к валуну и прикрыл глаза. “И все же более неразумного явления, чем межнациональный конфликт, трудно себе представить... – Во времена отдыха Рокотова частенько тянуло на философские раздумья и обобщения. – Если взглянуть непредвзято, то разделение людей на народности – чушь собачья. Сепарация по косвенному признаку... Как ни крути, мы все произошли от чернокожих Адама и Евы. Сие есть факт, мсье Дюк... И не надо лохматить бабушку! А политиканов следует стерилизовать, дабы избегнуть вредных генетических последствий. Иначе они всех нас друг с другом стравят, а сами будут купоны стричь. Как тот же Милошевич унд компани. Развели бодягу про Ко-сово поле, притянули за уши левые факты – и все в угоду политической необходимости... Интересно, а если б ты им правду-матку резанул про Косово, когда визу получал, дали бы разрешение на въезд или нет? Сто процентов гарантия, что – нет. Вот то-то и оно. Когда в дело вмешивается политика, наука отдыхает...”
В свое время Влад увлекался историей европейского средневековья, и ему смешно было слушать рассуждения политиков и тележурналистов как в России, так и в Югославии, которые с пеной у рта верещали об “исторических параллелях”, “особом пути” славянских народов и великой битве на Косовом поле, где, по мнению радикалов и большинства оболваненного населения, сербы противостояли “исламской экспансии”.
Ничего подобного в реальной истории, естественно, не было.
В 1389 году на месте нынешнего Косова поля действительно схлестнулись две армии, сербская и турецкая, но дело-то в том, что Турция и прилегающие к ней земли являлись тогда составной частью Великой Монгольской Орды. Именно так на Западе называли Русское Царство со столицей в Ярославле. Соответственно, “в пятак” сербскому воинству отгружали не мифические османы, а регулярные части казаков, подчинявшиеся приказам русского государя. И драка шла отнюдь не за мусульманское “владычество”, а против европейских королей, устраивавших набеги на пограничные области Российской Империи. Сербия в те времена тяготела к Венгрии, и ни о каком “панславянизме” даже речи не заходило.
Албанцами в четырнадцатом веке и не пахло, они появились значительно позже, только к восемнадцатому веку, и уж никак не могли сражаться на стороне турок, как это старались представить патриотично настроенные журналисты. Ибо не существовали как отдельный народ.
Визгливые рассуждения о “православно-мусульманском противостоянии” Рокотова раздражали. Сам он, что естественно для любого, у кого в паспорте значится “русский”, не мог с точностью ответить, к какому народу принадлежит и сколько кровей в нем намешано. Он знал свою родословную только до прадедов. На Руси племена и народы во все времена жили бок о бок, а переселения, смуты и войны только добавляли сумятицы. И вообще, разделять людей по расовому признаку – несусветная глупость, все дело не в форме носа, а в воспитании и культурных традициях...
Тонкий лучик солнца пробился сквозь застилавшие с самого утра небо пушистые облачка и скользнул по полуприкрытым векам.
Рокотов потянулся, разминая мышцы, и оторвался от камня. Сел по-турецки, достал сигареты и зажигалку. Курил он мало, по пять-шесть сигарет в день, в охотку. Непреодолимой тяги к табаку у него не было, а задай кто вопрос, зачем он вообще травит свой организм продуктами горения высушенной травы и тратит на это деньги, Влад вразумительно не сумел бы ответить.