— Петербург, — мрачно ответил тот, — Санкт-Петербург.
— Что, простите?
— Что слышали. Санкт-Петербург. Город затопить, а название-то зачем менять?
— Ах, ну да, ну да, — Афиногенов замахал руками и по-балетному запрыгал. — Я все забываю об оригинальном ходе ваших мыслей, Касьян Михайлович. В общем, сидите, готовьтесь и ничего не бойтесь. Страшно только в первый раз, а трудно — первые сто лет…
* * *
То, что в дальнейшем пришлось пережить депутату Боровикову, он расценил как самое необычное, что происходило с ним в жизни. И самое ужасное.
Пришли какие-то люди, уже без доктора, подняли его из кресла под локти и повели.
У покосившихся ворот рокотал «бумер».
— Грузитесь! — махнул из машины Афиногенов. — Полетим вместе, если вас это успокоит. Подсадите его, хлопцы…
И дальше он плохо помнил, что было.
Как ехали.
Где сворачивали.
Куда прибыли в итоге.
Как заковывали в какие-то рамы и колодки, защелкивали ремни, прилаживали стрекозиные крылья — нет, скорее, крылья птеродактиля. Проверяли крепления и замки, надевали шлем и специальную обувь.
Вполуха слушал наставления более опытного Афиногенова, который вырядился такой же летучей мышью.
Бэтмен, ети его мать.
А потом ему велели бежать под угрозой немедленного расстрела.
— Изрешетим всю спину жирную, — тихо пообещал инструктор.
Было совершенно очевидно, что он не шутил, моментально высветив перед депутатом его истинную значимость и ценность.
И Касьян Михайлович Боровиков послушно побежал быстрее гаруна, превосходившего скоростью лермонтовскую лань, как заяц, травимый псами, но больше напоминал куропатку, уводящую недоброжелателей от своего гнезда.
При мысли о куропатке ему припомнилось наставление доктора: не вздумайте махать крыльями, как горный и гордый, понимаешь, орел. Который высматривает себе добычу. Вы ее и так увидите.
А после этого он взлетел.
Точнее, просто сошел со склона, и воспарил, и обмочился, и не только от ужаса, но вот спустя минуту, когда Боровиков приоткрыл-таки глаза…
Вцепившись в раму, в клоунском комбинезоне размера, что еле нашли, он все же парил.
Он летел.
Воспользуемся избитой фразой: это было самое незабываемое ощущение в его жизни.
Сверху все казалось и величественным, и мелким, и был виден даже город, который он намеревался опустить на дно, в воду, откуда тот некогда вышел.
И в сердце Касьяна Михайловича впервые закралось нечто вроде жалости к тому, что все это великолепие должно погибнуть.
Закралось и затихло: погибнуть его, боровиковской, властью! Ибо позади расстилались места куда более соблазнительные, на высотах расположенные. А здесь?
И вот он уже сам по себе Медный Всадник, возглавляющий последнее наводнение; и горожане беспомощно жмутся к стенам.
Ничем не закрепленный, сметается водой Александрийский столп.
Нехотя проседает Исаакий. Как больной старик, он припадает сперва на одну разломанную колонну, потом повергается ниц, и только шлем сияет в грозовых лучах от жезла, которым размахивает и указывает ему Боровиков, но вот исчезает и шлем.
Ныряют в Неву ожившие львы.
Лопается Адмиралтейство.
Зимний дворец разлетается вдребезги под залпом новой «Авроры».
Исчезают набережные с прохожими и целыми экскурсиями — и вот во всей красе приходит ОНА. Волна в сорок метров.
Она дарует городу Покров, и город гибнет вместе с губернатором и предметами спора хозяйствующих субъектов.
Она обдает брызгами парящего Боровикова.
А он, Боровиков, мчит над всем этим, покачивая рамой, как уздой… справа ему некто делает знаки. Это Меркурий? Нет, это доктор Афиногенов.
Ветер режет лицо, оглушает посвистом.
Можно разобрать:
— Правее, правее берите! Молодцом!
Молодцом!
Таких ли похвал он достоин?
Он успел позабыть, как часами раньше подумывал собирать в электричке пивные бутылки, как шел, полуголый и страшный.
Под шкурой паршивой овцы скрывался лев.
* * *
— Думаю, что мы оторвались. Для начала неплохо, Касьян Михайлович. — заметил Афиногенов, когда они приземлились на каком-то холме. — Совсем, совсем, очень неплохо для новичка. Вы прирожденный дельтапланерист. Я вас потом, когда все кончится, просто заставлю заниматься в рамках лечебной физкультуры.
Боровиков лежал ничком и тупо улыбался.
Доктор приблизился.
— Фу, да вы обмарались, — отметил он раздосадованно. — Ну, ничего катастрофического, переоденем. С новичками это случается. Помню, был случай…
И он принялся рассказывать ошалевшему и оглушенному Боровикову какую-то дурацкую историю из собственной практики.
Депутат не слышал его и не желал слышать.
Перед глазами его ныряли в разбушевавшуюся Неву Биржа, Университет, все Двенадцать коллегий и Зоологический музей.
— Хорошо, Иван Никифорович, — Рокотов позволил себе поименовать генерала Ясеневского персонажем, с которым тот сам же себя и отождествил, — «Ассоль» рассекречена. Думаю, отчасти это был блеф. Выйдет — отлично, не выйдет — не надобно. Снайпер мертв. Я думаю, что вам пора изложить мне сущность моей истинной миссии. Сам я, конечно, кое о чем догадываюсь.
Они все еще находились в осиротевшей усадьбе Боровикова.
— Ну изволь, — отозвался на это Ясеневский. — Ты должен предотвратить взрывы. Любой ценой. Тебя доставят на место — ясно, что под прикрытием. После Корнеева они, я думаю, медлить не будут. И будущий губернатор нового града уже на пути туда… Короче говоря, тебе предстоит отправиться на место бурения и предотвратить взрыв.
— Бурение? — уточнил Влад.
— Хрен с ним, с бурением. Они уже все пробурили. Взрыв! Взрыва быть не должно, даже если они посмеют закачать в скважины взрывчатку.
— Хорошо, — послушно ответил Влад. Ему было все равно.
— Там будет радиация, — предупредил Ясеневский. — По моим сведениям, взрывчатка грязная.
— Хрен с радиацией. Уже ученый-облученный.
— Чутье подсказывает, что там окажется и твой внезапно ослепший недруг, — продолжил генерал. — Уж больно резко он исчез. Полагаю, он там, с заложниками. И его намерены использовать в самой опасной фазе.
— Это в наказание?
— Да. Но в каком-то извращенном смысле это справедливость.