— Зря отмахиваешься. Сказано тебе: туда не пустили следственную группу ФСБ. Нужен герой-одиночка.
Ах вот в кого он превратился — в Одиночку. Вспомнив этого типа в очередной раз, Влад испытал легкую дурноту.
— Во-вторых — ты у нас, можно сказать, единственный специалист, способный в одиночку (опять!) управиться с крупной бандой. Получается экономия сил и средств.
— Получается, — не без горечи подтвердил Рокотов. — Только не моих.
— Тебе мало платят?
— Я про силы, товарищ генерал-лейтенант.
Тот смерил его тяжелым взглядом.
— И еще…
Генерал-лейтенант полез во внутренний карман кителя и вынул сверток.
Обычная с виду тряпица, очень похожая на салфетку Марианны, где лежали камни. Она была такая же белоснежная и накрахмаленная.
— Отогни скатерть, — попросил Ясеневский. Голос его дрогнул.
Ничего не понимая, Рокотов повиновался.
Генерал Ясеневский развернул тряпицу и выложил на стол застиранную панаму. Рокотов взирал на нее безучастно. Предмет сей не возбуждал в нем ровным счетом никаких эмоций.
— Это… — Голос Ясеневского снова пресекся. — Это… головной убор Лазаря Генриховича. Он человек старомодный, да еще с повышенным давлением. Солнца побаивался и летом всегда носил, даже когда пасмурно. Как форму одежды пенсионера, хоть и работающего.
Рокотов ни о чем не спрашивал, он терпеливо ждал продолжения.
Но генерал скорбно безмолвствовал и тупо рассматривал самую что ни на есть обыкновенную панаму.
— Откуда она у вас и почему? — Влад не вытерпел и решил ему немного помочь.
— Откуда… — тяжко и протяжно вздохнул Ясеневский. — Ее подбросили сегодня вечером. В обсерваторию. Не к нам. Поостереглись. И не прислали по почте — спешили? От Зеленогорска до Пулково путь не близкий. Ты понимаешь, что это означает? Такая вот посылочка?
— Не окончательно, но догадываюсь. И вижу в этом своего рода плюс.
— Плюс? — задохнулся генерал. — Плюс? О чем ты говоришь? По краю отпечатался ботинок — слишком мало для идентификации… Но размер можно установить. Имейся у нас возможность ознакомиться с обувкой всех обитателей усадьбы…
Рокотов оставался спокойным. Он уже окончательно приготовился выйти на след.
— Это как в сказке про Золушку получится, туфельку примерять. Плюс в том, что у нас есть союзник, — ответил он. — Или сочувствующий. Попутчик, как некогда выражались. Возможно, что дело в другом, и кто-то кого-то о чем-то хочет предупредить. Такое тоже нельзя исключить. Но подбросить улику… нет. Мне кажется, нам просто крупно повезло. Мне кажется, он просто хочет денег. Дадим?
Генерал глубоко задумался.
Ему было нелегко перейти от скорби по Лазарю Генриховичу к восторгу в связи с неизвестным доброжелателем.
— Дать-то дадим. Но кто это может быть? — спросил он после паузы.
— Не знаю, — ответил Рокотов. — Кто-то, успевший забрать панаму до того, как за ней вернулись. Если вернулись. Нет, наверняка вернулись, не дураки. Однако налицо непрофессионализм, серьезный прокол. И существует кто-то, готовый пойти на риск. Кто-то, имеющей зуб на этих типов. Вероятнее всего — кто-то из обслуги. Возможно, это неприязнь к одному конкретному человеку.
— Например?
— К кому угодно. К самому депутату. К начальнику его охраны. Но скорее всего, как бы там ни было, — к убийце. Если произошло убийство.
— Вечером… — начал соображать Ясеневский.
— Да, — кивнул Рокотов. — Мне или вам — лучше вам, но как распорядитесь — придется ненавязчиво выяснить, кто из персонала отсутствовал в особняке сегодняшним вечером. И почему. И еще — почему он скрывается. Почему все сделано анонимно? Боится потерять место?
— Скорее, жизнь, — хмыкнул Ясеневский.
— Какой положительный депутат, — усмехнулся Влад. — Мои сомнения в его благонамеренности множатся, как бледные спирохеты.
— Он может ни о чем не знать.
— Почему вы так защищаете Боровикова? Вам так сильно не понравился начальник службы его безопасности, и вы готовы все свалить на него?
— Будьте покойны — он не понравится и тебе. Убийства — они по части Коротаева, а не депутата Госдумы.
— Если покоен, то, вероятнее, он, нежели я, — скромно потупил взор Рокотов. — Я не жалую этого слова. Спокойны — вот это куда приятнее.
— Да, — вздохнул генерал и не без пафоса процитировал: — Вечный покой сердце вряд ли обрадует…
— Вечный покой — для седых пирамид, — с готовностью подхватил Влад. — А не поступить ли мне к ним на службу?
Ясеневский снова задумался. За время чаепития ему приходилось заниматься этим слишком усердно и часто, и он вспотел еще больше.
Все-таки погоны берут свое. И чем больше звезд, тем труднее думается…
— Теоретически это возможно. Но есть много «но». Команду набирает Коротаев, начальник службы, это его прерогатива. И она уже набрана и, похоже, полностью его устраивает. Я, конечно, могу подсуетиться. Но за тобой будет особый присмотр. Твою свободу передвижений ограничат, ты не сможешь ступить и шагу без спроса. А если начнешь расспрашивать… Мне не хотелось бы ходить еще и с твоей панамой за пазухой. На тебя дважды смотреть не придется — сразу сообразят, что ты казачок засланный.
— Успокойтесь, я не ношу панаму, — заверил его Рокотов. — Изредка — каску, в случае крайней необходимости.
— Каску тем более, — Ясеневский нашел в себе силы улыбнуться, и Влад остался доволен этим.
Они немного посидели в тишине. За окном уже стояла глубокая ночь.
— Я так понимаю, что завтра мне — в Зеленогорск, — предположил Рокотов.
— Правильно мыслишь.
— Попрошу адресок.
— Запоминай, — Ясеневский продиктовал ему адрес. Одного раза оказалось достаточно.
Рокотов вновь ощутил в себе некую легкость, предвкушая автономную работу.
Всегда, правда, подворачивался под руку кто-то доброжелательный и оставался на подхвате, выручал, но обязательно погибал, а гибель Генриха Завадского реально подкосила его.
И теперь снова объявился такой, тайный доброжелатель, и его требовалось установить. И опекать.
Но он больше не хотел страховать товарищей, отвечать за них. Хватит. Он и сам с усам. Он, может быть, даже не разрушит гадам очередной лепрозорий, он им его построит и там запрет…
Размышляя о гадах, Влад уже точно знал, что таковые имеются. Такого понятия, как презумпция невиновности, для него больше не существовало. Пусть этим занимаются прокуроры.
Гады где-то прятались, отогрелись на солнышке и ожили.
Влад Рокотов никуда не спешил: не видел повода.