– Видимо…
– Читал я японскую поэзию. Ни фига не понял, – Вася повел стволом «Винтореза» из стороны в сторону. – Все чисто…
– Прочтение хайку требует большой сосредоточенности и особого душевного состояния, – наставительно сказал Влад. – Равно как и их сочинение. Плюс хайку в том, что его можно творить на ходу, описывая происходящее мгновение жизни. Как сейчас.
– Что вижу, то пою, – бормотнул Дима. Рокотов секунд десять помолчал и выдал:
Жадно лижет огонь черепичные крыши аула.
Мертвый чичик лежит.
А бамбук все растет…
– Ты это к чему? – Вася отодвинулся от окна.
– К сиюминутной ситуации, экстраполированной на вечный процесс круговорота, – загнул Владислав. – Пример сложения классического стиха.
– Здесь бамбук не растет, – возразил Славин-старший.
– Это аллегория. Бамбук растет в другом месте, в той же Японии. С философской точки зрения расстояние не имеет значения. Здесь – пожар, там – бамбук. Важно противопоставление жизни и смерти.
Со стороны центральной площади опять ударил крупнокалиберный пулемет. Двенадцатимиллиметровые тупоносые пули взрыли утоптанную землю во дворе соседнего дома.
– С этим надо что-то делать, – напряженно изрек Василий. – От ДШК никакая стена не спасет… И Кузьмин с батюшкой куда-то запропастились.
– У них еще десять минут, – Влад посмотрел на часы. – Должны накрыть гнездышко. Чучмеки лупят наугад, для острастки…
– До пулемета метров триста. – Дима встал рядом с братом.
– Во-во! Ночью на такой дистанции ни черта не видать. – Рокотов уселся на чудом уцелевший после взрыва диванчик. – Пущай патроны жгут. Этим самым они только себя отвлекают…
Славин-младший опустился на пол и отвинтил крышку на фляге с водой.
– Жрать хочется… Дмитрий согласно кивнул.
* * *
Лечи Атгиреев пинком отправил замешкавшегося Цароева в угол подвала и потряс автоматом.
– Всех положу, суки! А ну, мордой в пол и не шевелиться!
Заложники перевернулись на животы.
Когда прозвучали первые выстрелы, Атгиреев и Исмаилов не растерялись и загнали живой товар в подземелье соседствующего со стройкой дома, чей хозяин рачительно подготовил многоместную тюрьму. На будущее. Когда Ичкерия наконец станет независимым государством, в котором у представителя титульной нации обязательно будет свое небольшое стадо овец, «мерседес» представительского класса и десяток-другой рабов и рабынь. Дальше фантазии домовладельца не распространялись.
Атгиреев выскочил наружу, подпер дверь поленом и метну лея на чердак, где Арби лихорадочно пытался заправить ленту в «NTK 62» [16] , проклиная на чем свет стоит узкоглазых оружейников, изготовивших столь сложный, с массой пластмассовых деталей пулемет.
– Никого не видел?!
– Нет! – Лечи залег у слухового оконца и попытался что-нибудь разглядеть в опустившихся на аул сумерках.
– Вот шайтан! – Исмаилов потряс пулемет и пощелкал регуляторами, случайно поставив газоотводный механизм в режим стрельбы при низких температурах. – Патрон никак не входит!
– Дай посмотрю! – Атгиреев поднял крышку ствольной коробки. – Надо затвор отвести, – Лечи сдвинул ударник на сантиметр назад. – Вставляй…
Лента преспокойно легла на штатное место.
– Вот так! – чеченец захлопнул крышку. – Проверь!
Арби выставил ствол наружу и вдавил спусковой крючок. Пулемет отозвался короткой очередью, напоминающей стук перфоратора.
В сотне метров от Атгиреева с Исмаиловым две перебегающие через дорогу женщины вскрикнули и повалились в пыль.
У одной пули разорвали бедро и раскрошили берцовую кость. Другой кусочек свинца попал под левую лопатку, пробил легкое и вырвал на выходе из груди кусок мяса размером с кулак.
Следующий за матерью и сестрой Султан Тамаев заорал в приступе бешеной ярости, вскинул «НК ЗЗАЗ» [17] и ответил на пулеметную очередь тремя одиночными выстрелами.
Одна из пуль вонзилась в подоконник совсем рядом с головой Арби.
Исмаилов отпрянул.
Лечи проворно откатился в другую сторону, передернул затвор «Калашникова» и выпустил в темноту половину длинного сорокапятипатронного магазина.
– Они совсем рядом! – в панике крикнул Арби.
– Давай из пулемета! – приказал Атгиреев, спрятавшись под конек крыши.
Исмаилов приник к диоптрическому прицелу и полил свинцом расстилающийся перед домом сад.
Тамаев на карачках прополз мимо штабеля досок и выглянул в проем между углом дома и металлическим параллелепипедом гаража.
Мать лежала неподвижно, в сбитой до пояса юбке.
Сестра ворочалась посередине дороги, пытаясь отползти под защиту бетонного забора, окружавшего двор Бачараевых, и тоненько выла на одной ноте.
Слева вновь раздались выстрелы, но пулемет работал неприцельно и свинец лег в полусотне метров от Султана, срезав ветви нескольких яблонь.
Тамаев ужом прополз к канаве, скатился на влажное глинистое дно и нырнул в железную трубу, идущую поперек дороги на глубине полуметра.
Через полминуты он вылез наружу с противоположной стороны, пробежал до пересечения улиц, скрытый от пулеметчика земляным валом, и распластался под ежевичным кустом. У него родилась мысль выйти стрелку в тыл, но для этого ему требовалось незаметно проскочить открытое пространство двора, освещенного близким заревом пылающего сарая с сеном.
На фоне серого забора мелькнула какая-то тень.
Султан навел мушку на бесформенную фигуру, крадущуюся вдоль дороги, задержал дыхание и выстрелил.
Человек рухнул как подкошенный, выронив короткий помповик с толстым стволом.
Тамаев решил не рисковать и всадил в упавшего еще треть рожка. Тело задергалось под ударами пуль, потом вдруг что-то сверкнуло, и перекресток на секунду залило ярчайшее пламя взрыва сразу нескольких световых гранат.
Чеченец завизжал от страшной боли в глазах, отшвырнул винтовку и схватился за голову. Многодневная слепота была ему обеспечена. Расширенные в темноте зрачки пропустили слишком много света, и поток фотонов практически выжег глазное дно.
Султан вскочил на ноги и помчался прочь…
– Вон он! – Атгиреев боковым зрением усек движение на перекрестке и перевалился набок.
АКМС затрещал, по доскам чердачного перекрытия раскатились дымящиеся гильзы.
Бегущий человек метну лея в сторону, споткнулся и ударился о бампер микроавтобуса, стоявшего у ворот.