— У меня пять, — посчитала Реми.
— У меня четыре, — отозвался Фарго.
— Похоже на совпадение, верно? — предположила она.
Муж безмолвно смотрел на экран.
— Или что получается: Ривера и кто-там-за-ним-стоит постоянно убивают дайверов, заинтересовавшихся островом Чумбе?
— Нет, исключено. Тогда счет жертв шел бы на сотни… тысячи. Наверное, лишь тех, кто рассказывает о своих находках. Или приносит трофеи в местные лавки, чтобы выяснить, что же они выловили. Если наша догадка верна, то жертв объединяет что-то еще…
— Они показывали добычу определенному человеку?
— Возможно. Но главное — артефакт был связан с «Офелией». Или тем кораблем, название которого затерто.
— В любом случае, если бы судно затонуло у берегов Чумбе, море выбрасывало бы артефакты на берег. Во время муссонов обломки устилали бы дно сплошняком, только и поджидая дайвера — бери не хочу!
— Ты права, — ответил Сэм. — Но многие ведь не распространяются о своих находках. Просто ставят дома на каминную полку. Как сувенирчик. Большинство дайверов-кладоискателей так и поступают: вяло пытаются выяснить, что за любопытная вещица попала им в руки, и, если сокровище — не такое уж сокровище, хранят его как воспоминание об отпуске… «Мы на Занзибаре».
— В том-то и загвоздка, Сэм!
— Кстати! Ривера утверждал, что разыскивает «Офелию» уже семь лет.
— Тогда и началась загадочная цепочка смертей…
— Именно! — хлопнул себя по колену Сэм. — Поговорю с Рубом. Узнаем, хорошо ли ведут учет иммиграционные службы и таможня Танзании.
Выслушав по телефону просьбу Сэма, скептически настроенный, но безотказный Руб Хейвуд уточнил:
— По-вашему, Ривера крутился на Занзибаре всякий раз, когда гибли люди?
— Думаю, стоит проверить. Если его имя не значится — вероятно, брал другое.
— Хорошо, займусь. Только особенно не надейтесь.
Фарго поблагодарил друга и отключился.
Вскоре, предварительно постучавшись, в кабинет заглянула госпожа Килембе.
— Ничего не нужно?
— Нет, спасибо.
Едва она собралась уйти, Сэм поинтересовался:
— Вы давно работаете в библиотеке?
— Тридцать лет.
— А давно здесь живете?
— Всю жизнь. Я родилась на Занзибаре, в Фумбе.
— Мы ищем информацию о корабле под названием «Офелия». Не слышали о таком?
Несколько секунд госпожа Килембе задумчиво морщила лоб и наконец сказала:
— Вы, наверное, заглядывали к Блэйлоку?
— Куда?
— В музей Блэйлока в Багамойо. Там есть рисунок корабля, выполненный углем. Если меня не подводит память, корабль называется «Офелия».
Багамойо
Суматошному многомиллионному Дар-эс-Саламу Фарго предпочитали другой ближайший к Занзибару город — Багамойо, микрокосм традиционной и колониальной истории Африки, с населением всего в тридцать тысяч человек.
Город основали в конце восемнадцатого века оманские кочевники. Кто только не побывал здесь за сотни лет: арабские и индийские торговцы солью и слоновой костью, миссионеры, работорговцы, колониальное правительство Германской Восточной Африки, охотники, исследователи, направляющиеся в Морогоро, к озеру Танганьика, в горы Усамбара…
Машину вел Сэм, а Реми сосредоточенно читала путеводитель.
— Хм… любопытный факт… — сказала она. — Дэвид Ливингстон ни разу при жизни не заезжал в Багамойо, хотя провел в Африке столько лет. Лишь после смерти его тело перевезли сюда, в башню местной церкви, — ждали высокого прилива, чтобы переправиться на Занзибар. Теперь она называется Башней Ливингстона.
— Интересно, — ответил Сэм. — А я всегда думал, что он как раз и выехал из Багамойо. Все ведь отсюда начинали. Ладно, мы уже на окраине. Что там говорила госпожа Килембе о музее? Где он?
Реми отклеила со страницы путеводителя цветной листочек и прочитала:
— «Два квартала от старого немецкого форта, boma».
— Какого именно? Их тут вроде два, если я правильно помню.
Жена щелкнула ногтем по записке.
— Больше ничего не указано. Придется проверить оба.
Первый нашелся в ста ярдах от трех известнейших туристических достопримечательностей Багамойо — крокодиловой фермы, развалин Каоле и пятисотлетнего баобаба. Сэм припарковал автомобиль на обочине неасфальтированной дороги у беленых стен разваливающегося форта. Мимо прошел мальчик с осликом на поводке.
— Jambo. Habari gani? — широко улыбнулся американцам юный танзаниец. «Здравствуйте! Как поживаете?»
— Nzuri. Unasema kiingereza? — ответил Сэм на скверном суахили.
— Да, по-английски немного говорить.
— Мы ищем музей Блэйлока.
— А! — понимающе кивнул мальчик. — Дом Безумца?
— Нет-нет, музей Блэйлока.
— Это тот же самый. Другой boma. Один километр вверх. Крест Ливингстона, да?
— Да. Asante sana, — поблагодарил Сэм.
— Не за что. Счастливо!
Щелкнув языком, мальчик погнал ослика дальше.
— А ты уже лучше говоришь на суахили, — заметила Реми.
— Только не проси делать заказ в ресторане. Тебе не понравится то, что принесут.
— Что он подразумевал под «Домом Безумца»?
— Скоро узнаем.
Отыскать другой boma оказалось несложно: Фарго издалека приметили белые зубчатые стены — к ним и двигались, пока не въехали на парковку, усеянную дробленым ракушечником. Тут в основном толпились местные; одни спешили куда-то по делам, другие торговали едой и всякой всячиной, как в лавках, так и с крытых тележек. Сэм и Реми принялись высматривать вывеску с надписью «Блэйлок» или «Безумец». Через двадцать минут бесплодных поисков они купили с тележки две бутылки ледяной колы и попросили показать дорогу.
— А! Дом Безумца? — Продавец вытянул руку в сторону узкой тропинки. — Через двести метров стена, затем большие деревья. Повернете направо, увидите дорожку, найдете нужное место.
— Asante sana, — сказала Реми.
— Starehe.
Как и пообещал торговец, вскоре впереди показалась низкая кирпичная стена, а за ней — акациевая роща и лавандовый луг. Пройдя вдоль ограды двадцать футов вправо, Фарго нашли в заборе пролом. Вьющаяся среди деревьев тропинка привела их от пролома к белому частоколу, за которым высилась старая школа, длинное узкое здание масляно-желтого цвета с тяжелыми темно-синими ставнями. Написанная от руки черно-белая вывеска над порогом гласила: «Музей Блэйлока и Лавка древностей». Последние три слова были выведены уже другим почерком — видимо, по некотором размышлении добавлены позже.