Трамвай привез его в Задвинье в семь утра. Туман рассеивался, открывая кривые горбатые улочки и какие-то мрачные бревенчатые строения. Бездомные собаки бегали здесь не в одиночку, а стаями. Редкие прохожие излучали угрозу.
«Будут бить, никто ведь и не заступится», — думал Раздолбай, озираясь в поисках цветочного ларька.
Букет гладиолусов он купил на маленьком рынке, прилавки которого выстроились вдоль трамвайного круга.
— Где здесь школа имени Дарзиньша? — спросил он у продавщицы.
— Идите вон туда прямо. Напрямик через пустырь, мимо летного училища пройдете, и сразу школа будет.
Приблизившись к пустырю, Раздолбай увидел, что ему придется пройти в опасной близости к ржавым гаражам, возле которых курили несколько парней в расстегнутых синих кителях.
— Они все-таки будущие летчики, а у меня цветы, — подбодрил он себя и пошел с чувством, что незримые снайперы берут в прицел его оккупантскую голову.
На середине пустыря его окликнули по-латышски. Он не отреагировал.
— А ну, парниш, постой! — крикнули по-русски с акцентом.
Раздолбай замер. Мысленно он уже удирал, перепрыгивая канавы и лужи, но в последний момент испугался, что его может увидеть Диана. Бегство с букетом гладиолусов представилось таким нелепым, что, взвесив за и против, он выбрал остановиться. В конце концов, быть избитым курсантами в летных кителях было не так постыдно, как уворачиваться от камней с вымазанным гуталином ухом. Двое будущих летчиков неспешно подходили к нему, трое докуривали у гаражей, глядя в его сторону.
— Постой, парниш, постой, — говорил окликнувший его курсант. — Откуда здесь такой будешь?
— Из Пумпури.
От страха Раздолбай ответил с таким вызовом, словно Пумпури затмевал дурную славу Бронкса и Гарлема вместе взятых. Летчики насторожились.
— Пумпури?.. Здесь что делаешь?
— В гости приехал.
— Ну, чтоб мы тебя здесь больше не видели. Понял?
— Понял.
На этом будущие пилоты посчитали свою миссию в борьбе с оккупантами выполненной, побросали бычки и отправились овладевать летным делом. Раздолбай подумал, что после пережитого страха сможет преподнести Диане цветы с безбоязненной легкостью, но стоило ему увидеть на крыльце школы копну ее пышных волос, как предательские воробышки снова затрепетали в горле. Он подскочил к ней, словно уличный грабитель, и неуклюже сунул букет прямо ей в щеку.
— С первым сентября! — выпалил он, заливаясь краской.
— Ой! Не может быть! Откуда? Ты же вчера должен был уехать, — воскликнула потрясенная Диана.
— Остался тебя поздравить.
— Спасибо… Я в шоке!
Диана понюхала гладиолусы и нервно рассмеялась:
— Нет, я просто в себя не могу прийти!
Оценив ее реакцию как восторженную, Раздолбай предложил встретиться после школы.
— Ну, хорошо… — растерялась она. — Если не скучно будет гулять здесь четыре урока, можешь проводить меня домой. Ну, ты все-таки даешь — надо же так поразить!
Четыре урока он отсчитывал в кафешке возле трамвайного круга. Школьные звонки долетали через пустырь, напоминая звон рассыпавшейся на улице мелочи, и чтобы не упустить момент, Раздолбай все время посматривал на часы. Скоротать время помогла подшивка старых «Крокодилов» и купленная на сдачу с гладиолусов ватрушка с творогом.
Диана жила недалеко от школы, и несколько трамвайных остановок, что они прошли вместе, стали их первым свиданием. В общении с девушками у Раздолбая был только один прием — без устали сыпать шутками. Если девушки хохотали, он считал, что вызывает у них симпатию; если реагировали как на плохого клоуна — сворачивал представление и говорил себе: «Не очень-то и хотелось». Диана смеялась неохотно. Всю дорогу она сохраняла на лице натянутую улыбку и думала о чем-то своем. Когда пришло время прощаться, Раздолбай запаниковал. Он чувствовал, что не пробился через вежливое безразличие, а значит, блуждания в утреннем рижском тумане и страхи на пустыре оказались напрасными.
— Я хочу сказать тебе одну вещь… — выдавил он, понимая, что если просто чмокнет Диану в щечку и скажет «пока», то она забудет о нем, как только завянут подаренные гладиолусы.
— Я тебя слушаю.
— Не здесь. Разговор минут на десять. Сядем?
Они прошли на детскую площадку и сели на крошечную скамейку.
— Я вся во внимании, — кокетливо сказала Диана, выпрямив спину и положив руки на колени, как примерная школьница.
— В общем, так… — начал Раздолбай свой отрепетированный монолог. — Кокетство отбрось и слушай серьезно. Влюбился я, и не на шутку, в тебя, то есть. И, не считая ваши отношения с Андреем серьезными, хотел бы, если так можно выразиться, наставить ему «рога». Я могу приезжать иногда в Ригу, так что расстояние здесь не помеха. Ну, а там видно будет.
Он с облегчением выдохнул и вопросительно посмотрел
Диане в глаза.
— Я должна что-то ответить?
— Ну да, я сказал разговор на десять минут, а мы и одной не поговорили. Твой ход.
— Ладно, тогда я хожу, — вздохнула Диана и заговорила размеренно, нараспев, словно читала ребенку сказку. — Любовь и влюбленность — разные вещи, и как можно полюбить человека за две недели, общаясь только в компании, мне не понятно, — говорила она. — То, что в тебе зарождается чувство, я заметила давно, но уверен ли ты, что это любовь, а не просто вспышка слишком сильной симпатии? Подумай хорошо, потому что от этого зависит, что я тебе отвечу.
— Была бы только симпатия, я уехал бы вчера домой и не сидел бы здесь.
— Значит, ты уверен, что это любовь… Тогда слушай. Никаких «рогов» Андрею наставлять не надо. В моем возрасте и при моей занятости, а мне сейчас надо очень много заниматься, я ни о чем серьезном думать не могу и не хочу. Наши отношения с Андреем основаны на симпатии и не больше. Он мне нравится, я ему нравлюсь, у нас много общего и есть о чем поболтать, но это не роман. Мне нравится легкая свободная жизнь, без каких-либо обязательств, кроме своих обязательств перед музыкой, и на эту легкую жизнь времени почти нет. Если у таких людей, как ты, все идет от чувств, то у меня все идет от ума, и чувствам своим я не поддаюсь никогда, потому что однажды поняла, как сильно они мешают мне в жизни. Если бы вдруг Андрей начал ко мне что-то такое испытывать, то я первая отдалилась бы и прекратила с ним общение. Теперь о моем отношении к тебе. Когда я вижу перед собой нового человека, то сразу чувствую, что он собой представляет, и это определяет мое отношение к нему, которое уже никогда не изменится. Ты показался мне человеком остроумным, веселым, с которым приятно быть в компании, но не больше. Я отношусь к тебе очень хорошо и хотела бы относиться так дальше, но для этого ты должен свою любовь ко мне перечеркнуть. Иначе я, зная, что не могу и не хочу отвечать взаимностью, буду отдаляться от тебя, вплоть до полного отчуждения. Конечно, очень приятно, что ты способен приезжать из Москвы, но лучше не надо. Если ты будешь приезжать специально ко мне, то я буду ощущать неловкость, потому что все равно не смогу тебе ничем ответить.