– Мария Николаевна, я не успел вам сообщить, что выполнил ваше поручение.
– Я знаю, – ответила без всякого интереса Мура, – то есть не сомневаюсь.
Она приостановилась на ступеньке крыльца и выжидательно уставилась на доктора. Она смотрела так, как будто была уверена, что он ее обманывает.
– Впрочем, я сама уже догадалась о смысле цифр.
– В самом деле? И что же они означают?
– Так, обычные студенческие упражнения – по математике или механике.
– Наверное, листок вам дал Петя Родосский, – улыбнулся доктор. – На него похоже. Чем бы еще он мог обратить на себя внимание красивой девушки?
Получился неловкий комплимент с каким-то скрытым неопределенным значением, и Мура почувствовала, что комплимент у Клима Кирилловича вырвался не умышленно, а случайно. Не сказочная ли белая ночь с ее смутными обещаниями тому виной? Что-то, казалось, помимо воли рождалось в его душе – непонятное и для него самого.
– Спокойной ночи, Мария Николаевна, – сказал он как можно суше, чтобы сгладить неловкость от предыдущей фразы.
– Спокойной ночи, Клим Кириллович, – так же сухо ответила девушка и медленно вошла в дом.
Легко сказать – спокойной ночи Какой тут покой! Когда голова идет кругом! И когда произошли сегодня такие важные события. Самые главные из них – два признания в любви. Или – почти признания.
Мура лежала в постели, прикрыв глаза, и восстанавливала в памяти оба мгновения. Первое – когда скользящим шепотом над язычком горящей свечи, отразившейся в черных глазах прекрасного Рене, были произнесены слова: «Вы – необыкновенная девушка, Мари». Невероятно Рядом с ним находилась прелестная Зинаида Львовна, тут же блистала грацией и изяществом Брунгильда, а он, граф Сантамери, говорит такие слова ей.
«Хорошо было бы сейчас рассмотреть себя в зеркало – может быть, действительно во мне появилось что-то необычное, привлекающее мужчин», – думала Мура, но осуществить свое намерение не могла, потому что у зеркала сидела Брунгильда и, расчесывая свои великолепные золотисто-русые волосы, ниспадающие почти до пола, размышляла вслух о странной выходке графа Сантамери. Она считала, что основой его гнева послужила ревность.
– Неужели он испытывает какие-то чувства к Зизи? – спрашивала она сестру и, не дождавшись ответа, продолжила:
– Мне кажется, саркофаг лишь повод для дуэли, на самом деле ему не понравилось, как она смотрела на доктора Коровкина. У нее хищный взгляд собственницы, она как будто собралась спикировать на Клима Кирилловича, как гарпия. Она какая-то изломанная. А тебе нравятся ее струящиеся платья?
– Брунгильда обратилась к сестре, но снова не дождалась ответа:
– И все-таки я не думаю, что он всерьез увлечен Зизи. Она совершенно не правильно держится, она часто прижимает подбородок к шее, у нее скоро появится зоб и морщины, у нее грудь – ты заметила? – вогнута внутрь! А когда ребра опускаются на бедра, то начинает торчать живот. Нет, пока дефекты не слишком заметны, но со временем проявятся. Нет, вряд ли граф увлечен Зизи, но тогда кого же он приревновал к доктору Коровкину? Не саркофаг же. – Брунгильда подводила Муру к реплике, которую хотела бы услышать, но сестра безмолвствовала.
Мария Николаевна вспоминала второй прекрасный момент – разговор на крыльце с доктором, который тоже, кажется, как-то по-иному, с новым смыслом, относился к ней. Это было тем более странно, что Мура никогда не рассматривала его как человека, который может быть в числе женихов или романтических объектов: он ей казался почти братом, или дядей – ну, в общем, почти своим, домашним человеком, членом семьи. А вот и Брунгильда говорит, что Зизи заинтересовалась их Климом Кирилловичем как мужчиной.
Девичьи мечтания совсем отвлекли Муру от событий минувшего дня – их было много, приятных и неприятных, но сейчас они представлялись ей незначительными и бессмысленными. Она устала, сон подкрался незаметно. Последняя ее мысль была о пропавшем Пузике... И она уснула.
Но и доктор Коровкин тоже не смог пойти спать сразу. Белая ночь на него действовала или все сегодняшние невероятные события – он решить не мог. Но счел, что ему следует немного прогуляться по территории участка, побыть в уединении. Или найти Пузика для Муры? Доктор почти счастливо, несмотря на все проблемы, засмеялся. Он довольно долго ходил по дорожкам – осмотрел профессорские экспериментальные нарциссы и другие клумбы и грядки, проверил замок на двери ледника – спасибо, тетушка Полина взяла на себя труд закрыть погреб. Прошел между хозяйственными постройками в дальнем углу участка – они походили на живых существ, утомившихся после тяжелого дня и изнуряющей духоты.
Доктор Коровкин обогнул флигель, где размещались комнатки его и тетушки. В окне тетушкиной комнаты горел свет, и створки были распахнуты, но проем наглухо задрапирован кисеей, преградой для комаров.
Впрочем, комаров сегодня не много – сухая погода не способствует их размножению. Доктор прошелся еще несколько раз по дорожкам и в конце концов зашел в беседку. Там царил еще более таинственный прозрачный сумрак, чем в окружающем мире. Доктор затаил дыхание и прислушался – не запоют ли соловьи? Но черемуховый куст молчал.
«Как же быть? Что же делать? – думал он. – Неужели мне придется брать в руки пистолет? Как я дошел до жизни такой? Встретишь ли у Вересаева подобные коллизии? – с неожиданной злостью вспомнил он недочитанные записки прогрессивного писателя. – Жизнь врача далеко выходит за рамки профессиональных трагедий. И мерзости русской жизни ни при чем! Нет, кое-что определяется и мерзостями жизни французской! Надо же! Какой-то торговец-суконщик, пусть и на новейшей марке автомобиля, глаголет о кодексе чести, об оскорблениях... Мушкетер, да и только. А Зизи – его миледи?» Доктор тряхнул головой, с досадой подумав, что так недолго дойти и до поисков кардинала Ришелье. Вот они, детские впечатления, незабываемые, всплывающие из подсознания в самые неподходящие моменты! А Зигмунд Фрейд пишет какую-то чушь о ночных кошмарах психопатов! Доктор испытывал уверенность, что после изучения впечатлительными русскими читателями модной книги «Толкование сновидений», абсолютное большинство умников начнут толковать сны в эротическом плане и, кроме того, все сделанные или помысленные гадости станут сваливать на свое либидо. Какая универсальная и бесплатная индульгенция, думал доктор, и как только не совестно профессиональному медику писать такую чепуху?
Клим Кириллович вспомнил разговор с княгиней Татищевой. Она подтвердила его худшие подозрения. Она намекала, что князь Салтыков умер не своей смертью, напомнила доктору – случайно ли? – о самоубийце, которого они наблюдали с профессором Муромцевым. Неужели он застрелился из-за несчастной любви? Потому что невеста его не прибыла на свидание у саркофага Гомера? И он, Клим Кириллович, косвенный виновник смерти молодого многообещающего человека? Он вспомнил свои подозрения относительно того, что невестой графа могла быть Брунгильда... Но если не она, то кто? Доктор чувствовал, что зашел в своих размышлениях в тупик.