Но его ждала другая награда. Ему выпал редкий шанс, который бывает раз в жизни, и если им умело воспользоваться, то совсем скоро он станет богатым. Стефан читал «Юлия Цезаря», когда готовился к экзамену, и стремился руководствоваться почерпнутой из этой книги мудростью.
Момент был столь значителен, что юноша помедлил перед тем, как опустить письмо в ящик. Он чувствовал, что необходимо совершить некий ритуал. Достав конверт из кармана, он рассмотрел его со всех сторон, поцеловал и, произнеся напутственное слово, просунул в улыбавшиеся железные уста ящика.
Стефан повернулся, чтобы уйти, и едва не наткнулся на стоявшего у него за спиной Джонсона.
— Добрый день, Стефан.
Что-то в глазах и тоне полицейского Стефану явно не нравилось. Что тот успел увидеть?
— Прекрасная погода для прогулки, — невозмутимо продолжал меж тем Джонсон. На самом деле было серо, холодно и ветрено, даже слегка моросило.
— Угу, — пробурчал Стефан, опустив голову. Помолчав, он добавил: — Я, пожалуй, пойду домой.
— Не возражаешь, если я зайду к тебе? У меня возникли еще кое-какие вопросы.
Оставалось только принять это как неизбежное, что Стефан и сделал, пожав плечами.
— Отправлял письма? — спросил Джонсон по дороге.
— Угу.
Джонсон, внутренне улыбнувшись, подумал, как порой удобны односложные ответы.
— Нашел какую-нибудь другую работу?
Стефан покачал головой.
Джонсон понимающе кивнул:
— Конечно, к чему торопиться? Молодому человеку не стоит хвататься за все, что подвернется под руку, а то потом можно и пожалеть. Мама ведь не возражает, что ты проводишь целые дни дома?
— Нет, ей это нравится.
— Это хорошо.
Пройдя еще несколько шагов, Джонсон спросил:
— Так в котором часу ты ушел из музея в вечер, когда убили Никки?
Стефан поднял было глаза, но тут же вновь опустил взгляд на тротуар и начал пристально его рассматривать. Замешательство юноши не укрылось от взгляда Джонсона.
— Сразу после шести.
— И куда направился?
— Домой, пить чай.
Бывший полицейский энергично закивал, очевидно одобряя приверженность мирным домашним радостям.
— А потом?
Стефан секунду помедлил, прежде чем дать ответ:
— Я пошел в клуб.
— В какой?
— «Кейси».
Джонсон знал этот клуб, как и то, что проверить слова Стефана будет невозможно.
— Когда это было?
— Часов в девять.
— А домой ты когда вернулся?
— Часов в двенадцать.
— И мама сможет подтвердить твои слова?
Угрюмое равнодушие, с которым Стефан отвечал до сих пор, впервые изменило ему.
— Разумеется, она подтвердит! — взорвался он.
Джонсон, собственно, и не сомневался, что она подтвердит все, что угодно.
Они уже почти дошли до дома, и, поскольку Джонсону не очень хотелось проводить время в компании миссис Либман и ее чайника, он простился со Стефаном и направился к своему автомобилю. Он не так уж много узнал, но в очередной раз убедился, что Стефан что-то скрывает. Небезынтересно и то, что в вечер убийства молодой человек отсутствовал дома с девяти до двенадцати. Добраться отсюда до музея можно было минут за пятнадцать, а это значило, что Стефан мог находиться там одновременно с Никки Экснер — не исключено даже, что и в момент убийства.
В то, что убийца Либман, бывший сержант не верил, но за время долгой службы в полиции Джонсону не раз приходилось ошибаться. Сев в машину, он завел двигатель и тронулся с места. Проезжая мимо почтового ящика, он вспомнил странные манипуляции, которые Стефан проделывал с письмом. Адрес был напечатан на машинке, но Джонсон, к сожалению, не успел прочитать его.
* * *
В это утро Беверли Уортон решила действовать быстро. Ради ознакомления с заключением Айзенменгера стоило слегка поступиться законом и нарушить неприкосновенность чужого жилища. Она жалела, что не удалось провести с ним ночь в постели, — ей казалось, что они оба остались бы довольны.
Но возможно, это произойдет как-нибудь в другой раз.
Из дому она поехала прямиком в участок. Суперинтендант Блум приходил на работу рано, и чем меньше народу будет присутствовать, тем лучше. Придется долго объясняться, «переосмысляя» дело задним числом. Она не сомневалась, что в ближайшие недели ей придется заплатить за это несколькими скучными потными ночами.
Заключение Айзенменгера наносило беспощадный и, скорее всего, роковой удар по выстроенной ею версии убийства. Уортон достаточно ясно понимала, насколько Айзенменгер по своим профессиональным качествам превосходит Сайденхема, чтобы отдать предпочтение его выводам. Знала она и то, что остальные ее коллеги тоже предпочтут их. И поэтому ей не оставалось ничего другого, как снова открыть дело Никки Экснер, но сделать это нужно было так, как удобно именно ей. Уортон чувствовала, что, если станет действовать осмотрительно и спокойно, ей удастся сохранить свое положение. Но для этого нельзя было терять ни минуты.
Она была права, предвидя начальственный гнев. Ее просьба была воспринята как минимум с недоумением.
— Что, вы сказали, хотите сделать?
— Я хочу снова открыть дело Экснер. Суперинтендант долго смотрел на нее безо всякого выражения, но когда заговорил, в его речи явственно чувствовался ланкаширский акцент.
— Но я не понимаю, Беверли. Вы убедили нас, что дело решено. Билрот убил ее и покончил с собой. Он по всем статьям подходил на роль убийцы, у него в квартире нашли вещи, принадлежавшие Экснер. Все было сделано очень аккуратно.
— Да, сэр…
— И теперь вы хотите снова открыть дело.
— Да, сэр, но…
Блум поднял руку, останавливая ее. Кабинет у него был небольшой, уютный и, как теперь убедилась Уортон, с хорошей звукоизоляцией. Вздохнув, суперинтендант улыбнулся и наклонился в ее сторону, упершись локтями в крышку стола.
— Что за игру ты, на хрен, затеяла, Беверли? — спросил он притворно-жалобным тоном.
— Я по-прежнему убеждена, что Билрот участвовал в деле, — поспешила ответить она, — но теперь я… получила кое-какую дополнительную информацию.
Все еще улыбаясь, Блум прикрыл глаза.
— И какую же?
— Понимаете, Билрот действительно убил ее, изнасиловал и убил, это неоспоримо. Но я думаю, что у него были сообщники.
— И почему вы так думаете?
Приходилось раскрывать больше, чем ей хотелось бы, но выбора у Уортон не было.
— Повторная аутопсия показала…