Он поднял руку:
— Естественно, как естественно и то, что его там не нашли. Однако вполне возможно, что Мартин Пендред считает безопасным местом совсем не то, которое сочтем таковым вы, я или представители полиции.
— То есть?
— Мартин, как и его брат, страдает очевидными психическими нарушениями — «серьезными проблемами в области обучения», «нуждается в специальном уходе» или как там это сейчас называется. Это не означает, что он глуп. Он просто необучаем, по крайней мере с помощью традиционных методов. Однако я абсолютно убежден в том, что он обладает образной памятью.
— Образной памятью?
Малькольм улыбнулся:
— Фотографической памятью. Мартин и Мелькиор никогда ничего не забывали. Возможно, это усугубляло их невменяемость — представляете, в каком аду живет человек, не способный избавиться от неприятных воспоминаний?
Это заставило ее задуматься.
— То есть вы считаете, что он мог пойти туда, где был лишь однажды?
— Не исключено. — Он сжал свои деформированные руки. — Кроме того, следует учесть еще одно обстоятельство.
— Какое?
— Он был вынужден бежать. Как я уже сказал, он мог укрыться в любом из известных ему мест, но дело в том, что его представления о безопасности могут отличаться от наших. И он почти наверняка сочтет безопасным местом, где можно спрятаться, совсем не то, которое сочли бы таковым вы.
Она пришла к Пинкусу за помощью, и ему безусловно удалось расширить диапазон ее поисков, но он расширил его настолько, что теперь все дело начало казаться ей безнадежным.
— Например? — спросила она в поисках хоть какой-нибудь подсказки.
Он сложил пальцы «домиком» и уткнулся в них губами.
— Ну, предположим, в детстве его возили на автобусную экскурсию в центр города, может, в какой-нибудь музей. Предположим, для начала им надо было добраться до автобусной станции, располагавшейся в двух кварталах от того места, где они жили, и когда они с братом там оказались, они были потрясены видом многочисленных ярко-красных автобусов и кипевшей вокруг них деятельностью. Вполне возможно, что сейчас он вернулся именно на эту автобусную станцию, хотя та и находится всего в двух кварталах от того места, где, как я понимаю, полиция проводит свою операцию. Он может воспринимать ее как безопасное место, потому что эта станция ассоциируется у него с ощущением счастья, хотя он был там всего один раз и место это находится в опасной близости от его дома, где он прожил всю свою жизнь.
Теперь она поняла, что он имеет в виду, но одновременно ей стало ясно и то, насколько сложна стоявшая перед ней задача. Конечно, одной ей было с этим не справиться. Может, Фишер согласится ей помочь?..
— Пожалуй, я все-таки выпью чаю, если вы не возражаете, Малькольм, — улыбнулась она.
Было совершенно очевидно, что он не возражал.
Елена плохо спала и утром чувствовала себя совершенно разбитой. Впрочем, есть и пить ей все равно было запрещено. Джон позвонил перед самым ее уходом, и разговор у них получился напряженным. Да, с ней было все в порядке. Нет, она не передумала и сама доберется до больницы. Да, она сразу позвонит, если ей что-нибудь понадобится.
Она заказала такси на восемь утра, и машина приехала вовремя. Водитель помог ей сесть в машину и завел пустой разговор, хотя она и не отвечала. Транспорта, как ни странно, на улицах было немного, и уже через двадцать минут они добрались до Гиппокампус-стрит. Она заплатила шоферу и двинулась к хирургическому отделению больницы, даже не догадываясь, что издали за ней наблюдает Мартин Пендред.
Рабочий день на отделении начался как обычно, и ничто не говорило о происшедшей трагедии. Уставший, но довольный Айзенменгер, волновавшийся лишь из-за Елены, приехав в больницу, тут же занялся горой снимков, которые одновременно и страшили его, и успокаивали в силу своей привычности.
Однако все эти будничные заботы были резко прерваны в десять минут одиннадцатого, когда Айзенменгера без каких-либо объяснений пригласили в кабинет Адама Пиринджера. Когда он вошел, там уже сидели все консультанты за исключением Уилсона Милроя; впрочем, Пиринджер тут же объяснил причину его отсутствия:
— Боюсь, у меня для вас плохие новости. Уилсон Милрой мертв. Судя по всему, убит Мартином Пендредом.
Это сообщение вызвало у присутствующих разную реакцию, однако все были потрясены. Амр Шахин чуть было ни лишился чувств.
— Боже мой! — пролепетал он и закрыл глаза.
У Тревора Людвига перехватило дыхание, и он бросил взгляд на Алисон фон Герке, которая закрыла посеревшее лицо рукой. Углы губ Айзенменгера опустились, и он склонил голову, продолжая при этом наблюдать за происходящим. По его наблюдениям, Пиринджер держался лучше всех, но он и узнал об этом раньше остальных, решил Айзенменгер.
— Скоро приедет полиция, они намерены поговорить с каждым из нас. А пока я сообщу об этом остальным. Естественно, это не отменяет обычной работы.
— Где это случилось? — с ужасом спросила фон Герке.
— У него дома. Обнаружен сегодня утром.
— Горло… перерезано?
У Пиринджера не было времени на щепетильность.
— Вероятно, раз полиция подозревает Пендреда.
— А с какой целью они хотят побеседовать с нами? — осведомился Людвиг. — Если это сделал Пендред, при чем тут мы?
Пиринджер не мог ответить на этот вопрос. Поэтому ответил Айзенменгер:
— Их будет интересовать, чем он занимался вчера. С кем виделся перед уходом, когда ушел, ну и всякое такое. — Айзенменгер помолчал и не смог удержаться, чтобы не добавить: — Как бы там ни было, они постараются быть непредвзятыми, по крайней мере до тех пор, пока не будет произведено вскрытие.
— Надеюсь, ни у кого не возникнет подозрений, что это я перерезал ему горло, — пробормотал Людвиг.
— Уверен, никто об этом даже не думал, — устало произнес Пиринджер. — Как уже сказал Джон, полицию будут интересовать исключительно последние часы его жизни.
— Я рад тому, что он умер, — обретя наконец дар речи, тихо произнес Амр Шахин.
Айзенменгер не только услышал его, но и перехватил взгляд Пиринджера, который изумленно уставился на Шахина.
— Джон! Рад тебя видеть. — Блументаль был радостен и гостеприимен, однако Айзенменгер подозревал, что это спектакль в расчете на публику. — Боюсь, у нас с тобой прибавилось работы.
Публика была благодарной, хотя и не испытывала особого энтузиазма, возможно, потому, что видела этот спектакль уже не в первый раз. Айзенменгер заметил несколько знакомых лиц, включая представителей прокуратуры, а также констеблей Кларка, Фишера и Райта. Он огляделся в поисках Гомера и увидел, что тот говорит по телефону. По выражению его лица Айзенменгер понял, что беседует он отнюдь не с возлюбленной.