Он добродушно рассмеялся:
— Ну что ж, такова жизнь.
Однако Айзенменгеру было не до веселья.
— Беверли сказала, что вы можете знать, где прячется Мартин Пендред.
Пинкус тут же протянул ему свою искореженную руку.
— Я довольно хорошо знал Мелькиора. Но то, что я знаю, может не относиться к его брату, хотя они и близнецы.
— И все же ты наша последняя надежда, — заметила Беверли.
— Да, больше нам надеяться не на кого, — добавил Айзенменгер.
Пинкус понимающе кивнул:
— После твоего прихода я снова просмотрел материалы первой серии убийств и перечитал раздел об аутических нарушениях. — В руках у него ничего не было, но он говорил очень авторитетным тоном. — Собственно, все сводится к тому, о чем я тебе уже говорил. Я думаю, что он скрывается в таком месте, которое, на его взгляд, является безопасным. Дом, где он прожил всю свою жизнь, для него закрыт, поэтому он должен направиться в такое место, которое вызывает у него те же чувства, что родной дом.
— В этом смысле он ничем не отличается от всех остальных людей, — пробормотал Айзенменгер.
— За исключением того, что его представления о безопасности могут существенно отличаться от наших, — с видом педагога, прерванного несообразительным студентом, пояснил Пинкус.
Беверли закинула ногу на ногу, и Айзенменгер заметил, как Пинкус проследил за этим движением голодным взглядом.
— У него совершенно другие критерии оценки, — продолжил он, — они находятся за пределами нашего понимания и могут представляться нам нелогичными и необъяснимыми.
— Все это звучит не слишком оптимистично, Малькольм.
— Нет, но я еще не закончил. Не забывайте, что у Мелькиора Пендреда, а следовательно, и у Мартина эйдетическая, фотографическая память. Можно сказать, что у людей с такой способностью нет прошлого — все их воспоминания присутствуют с ними ежесекундно, что вызывает любопытные искажения восприятия. Обычно мы движемся по карте нашего прошлого, руководствуясь довольно простыми правилами: недавние впечатления выглядят более ярко, события прошлого — более смутно, более эмоционально насыщенные эпизоды кажутся нам более важными, а на те, что не окрашены какими-либо чувствами, мы не обращаем особого внимания. У Мелькиора Пендреда не было подобных правил — он постоянно помнил обо всем, и все его воспоминания обладали равной ценностью.
А это означает, что, если Мартину присущи те же качества, как и Мелькиору, он может прятаться в таком месте, которое посещал двадцать лет тому назад, да и то на пять минут.
— Что сводит к нулю возможность определить его местонахождение. — Беверли кинула взгляд на Айзенменгера.
— Вот именно. — Пинкус явно был доволен тем, что его поняли. — Особенно учитывая тот факт, что его представления о безопасности могут показаться нам по меньшей мере странными.
Айзенменгер не сводил глаз с яркого ковра, украшенного кричащим рисунком, а когда он заговорил, возникло ощущение, что он находится под гипнозом:
— За всю свою жизнь он посещал лишь три места — дом, паб и работу. И дома у него больше нет.
— Однако мы не можем, исходя из этого, заключить, что он скрывается в пабе или на работе. Гомер уже тщательно обыскал их, и это не привело ни к каким результатам. И если то, что говорит Малькольм, соответствует действительности, он может прятаться в каком-нибудь сарае или гараже.
— Я в это не верю, — покачал головой Айзенменгер.
— Вы можете верить во все что угодно, но такова моя точка зрения, — сдерживая раздражение, заметил Пинкус.
В роли миротворца пришлось выступить Беверли:
— Мы тебе очень благодарны, Малькольм.
Айзенменгер пропустил ее слова мимо ушей.
— Что-то мы упускаем из виду. Что-то совершенно очевидное.
— Ну, нам пора. — Беверли встала, не дожидаясь реакции Пинкуса. Она подошла к нему и склонилась, чтобы чмокнуть в щеку. Это было мгновенное, неуловимое движение, однако Айзенменгер продолжал сидеть, вперившись в рисунок на ковре, и, для того чтобы обратить на себя его внимание, ей пришлось встать прямо перед ним. — Джон, время.
Айзенменгер встал, но было совершенно очевидно, что он сделал это чисто механически. И его благодарность Пинкусу была чисто формальной. Они остановились в коридоре, ожидая, когда тот откроет им дверь, и Айзенменгер уставился на свою ладонь с таким видом, словно она скрывала разгадку всех его жизненных проблем. Наконец Пинкус отворил дверь, и они вышли на улицу.
— Заглянешь еще как-нибудь? — окликнул Пинкус Беверли.
Она оглянулась и одарила его улыбкой. Он закрыл дверь, вздохнул и покачал головой.
Улицы были запружены машинами, за рулем которых виднелись уставшие жители пригорода, изможденные дальнобойщики и выжатые до предела таксисты. Пробки начались, едва они въехали на окраины города, и чем дальше они продвигались, тем хуже становилась обстановка на дорогах.
Беверли предполагала, что Айзенменгер захочет выйти возле своего дома, хотя он не сказал ни слова за все время пути и лишь отрешенно смотрел вперед. По дороге они оказались рядом с хирургическим отделением больницы.
— Где он, Беверли? — наконец изрек Айзенменгер.
Ей пришлось резко затормозить, так как ее неожиданно подрезал какой-то хлыщ в коже на навороченном мотоцикле.
— Боюсь, это невозможно угадать, Джон. Думаю, Малькольм прав. Он может быть где угодно.
Айзенменгер вздохнул и впервые за время пути посмотрел в боковое окно.
— Он должен быть где-то рядом. Я в этом уверен.
— Тогда, как мне это ни неприятно, должна признать, что стратегия Гомера оправданна.
— Однако здесь он бывал только в связи со своей работой. Сначала в качестве сотрудника морга, затем — санитара.
— Гомер уже дважды обыскал больницу и морг и сейчас делает это в третий раз.
Айзенменгер молчал в течение нескольких минут; за это время Беверли удалось преодолеть не более десяти метров.
— Господи! — внезапно вскричал Айзенменгер, хлопая по приборной доске. — Морг!
Машина снова тронулась с места, хотя и с такой скоростью, что ее обогнал бы одноногий на костылях.
— Ну и что? Я же сказала тебе, что Гомер уже обыскал его.
— Он обыскал новый, но когда Пендред начинал работать в больнице, морг находился в старом, полуразрушенном здании. Он проработал там всего несколько месяцев, и я уверен, что Гомер ничего о нем не знает.
— Где оно находится? — глядя в зеркало заднего вида, спросила Беверли.
Что там говорил Льюи?
— На Мол-стрит. Знаешь, где это?
— Да. Это в ста метрах отсюда. Назад и направо. — Она указала рукой за спину. — Ясно.