– Я так понимаю, это вы?
– Если эту ответственность хочет взять на себя кто-то другой, буду рад уступить место.
– Почему вы считаете, что спикер вообще понадобится?
– Потому что Всевышний еще не закончил с нашим поселком.
Он произнес это с такой убежденностью, что я начал беспокоиться.
– Так что же вы от меня хотите?
– У вас есть определенный вес. И ваша поддержка была бы уместна.
Скарсдейл вознамерился превратить трагедию в политическую платформу для личных амбиций? Каков циник! С другой стороны, я знал, что страх и недоверие, объявшие всех и вся, дадут ему весьма восприимчивую аудиторию. Удручающая мысль.
– Я вам вот что скажу, пастор. Занимайтесь тем, что считаете лучшим для людей, и я поступлю точно так же.
– Изволите критиковать?
– Скажем так: у нас с вами просто разные взгляды на то, что служит интересам всего поселка.
Он холодно смотрел мне в лицо.
– Наверное, стоит напомнить, что у здешних людей хорошая память. Вряд ли они забудут грехи, совершенные в такое время. Или смогут их простить, как бы это ни противоречило христианским добродетелям.
– В таком случае приложу все силы, чтобы не грешить.
– Можете витийствовать, сколько вам вздумается. Только имейте в виду, что не один я задаюсь вопросом о вашей лояльности. Люди, знаете ли, разговаривают, доктор Ханхер. И то, что я слышу, весьма удручает.
– Раз так, вам следует, наверное, перестать прислушиваться к сплетням. А кроме того, будучи лицом официальным, разве вы не должны толковать сомнения в пользу обвиняемого?
– Не воображайте, будто можете указывать мне, как я должен поступать.
– Тогда и вы мне не указывайте.
Скарсдейл сверкнул глазами. Возможно, он еще что-то сказал бы, но тут из-за его спины раздался грохот: Том Мейсон укладывал свой инвентарь в тачку. Скарсдейл чопорно выпрямился. Взгляд твердый, как камень, окружавших его надгробий.
– Я вас более не задерживаю, доктор Хантер. Честь имею, – надменно произнес он и церемонно удалился.
«Славно показал себя, молодцом», – кисло подумал я и продолжил свой путь. Не собирался я превращать разговор в поединок, однако Скарсдейл всколыхнул во мне худшие из чувств. Все еще тоскливо размышляя над его словами, я даже не заметил, как рядом притормозил автомобиль.
– Что с тобой? Бумажку на грошик променял?
Бен. Солнечные очки, мускулистая ручища торчит из окна новенького черного «лендровера». Запыленного, правда, но все равно на его фоне мой внедорожник смотрелся бы антиквариатом.
– Извини. Задумался что-то...
– Заметно. Надеюсь, ничего общего с вон тем вождем охотников на ведьм, а? – И он кивком показал в сторону церкви. – Я видел, как ты с ним толкуешь.
Я фыркнул:
– Да-а, побеседовали...
И я вкратце описал Бену нашу встречу. Он покачал головой:
– Не знаю, кому именно Скарсдейл молится, но если наш преподобный может служить хоть каким-то мерилом я бы не хотел нарваться на его Бога в темном переулке. А ты бы послал попа подальше, и все дела.
– Да надо было...
– Ох, сдается мне, глаз он на тебя положил крепко. Ты ведь ему угрожаешь.
– Я?!
– Сам подумай. Кем он был до сих пор? Линялым пастырем уменьшавшегося день ото дня стада. А сейчас у него появился шанс, и ты для него – претендент на кусок пирога, вызов его авторитету. Ты – врач, образован, приехал из большого города. Да еще и мирянин, об этом тоже нельзя забывать.
– Мне неинтересно с ним соревноваться, – раздраженно ответил я.
– А это не важно. Жалкий ублюдочный старикан нацелился стать Голосом Манхэма. Кто не с ним, тот против него.
– Можно подумать, дела и так недостаточно плохи.
– О, никогда не сомневайся в умении праведников все раздолбать по первому разряду. Говорят же: от добра добра не ищут...
Я внимательно посмотрел на Бена. Такое впечатление, что от обычного его добродушия не осталось и следа.
– У тебя все в порядке?
– Просто с утра циничное настроение. Да ты, наверное, и сам заметил.
– Слушай, а что у тебя с лицом?
У Бена под глазом виднелась припухлость, частично спрятанная под солнечными очками. Он машинально вскинул руку.
– Заработал прошлой ночью, в заповеднике, когда гонялся за очередным ублюдком. Кто-то решил обчистить гнездо луня, за которым я давно присматриваю. Я рванулся за браконьером, но на одной из тропинок полетел вверх тормашками.
– Поймал?
Он сердито помотал головой.
– Ничего, еще поймаю. Я уверен, что это недоделанный Бреннер. Его машина стояла рядом. Я ждал, ждал, да он так и не появился. Прятался, наверное, пока я не уйду. – Бен жестко улыбнулся. – Я этому ублюдку шины спустил, пускай ждет дальше.
– Ищешь ты себе приключений...
– Да что он мне сделает? В полицию заявит? – Он презрительно фыркнул. – В «Барашек» потом придешь?
– Может быть.
– Тогда до встречи.
Бен поехал дальше, оставив в воздухе выхлопной туман от мощного двигателя «лендровера». По дороге к дому я размышлял над его рассказом. Всегда имеется процветающий черный рынок для редких видов животных, особенно птиц. А с учетом того, какую роль они сыграли в уродовании тела Салли Палмер и в похищении Лин Меткалф, полиции следовало бы обратить на сей факт внимание. Сложность в том, что именно эта особенность преступлений не была обнародована, так что Бену я ничего сказать не мог. Получается, на меня падает обязанность поставить Маккензи в известность. Неприятно, что проделать это придется за спиной Бена, особенно когда все может обернуться пустышкой. Впрочем, у меня нет права рисковать. Опыт показал, что иногда важны даже мельчайшие подробности.
Тогда я еще не знал, что данный тезис окажется подкреплен самым неожиданным образом.
Той ночью пострадал еще один житель. Не от рук преступника, на чьей совести лежала судьба Салли Палмер и Лин Меткалф. По крайней мере не напрямую. Нет, то была жертва подозрительности и враждебности, взявших поселок в клещи.
Джеймс Нолан жил в крошечном домике в тупике за гаражом и работал в соседней деревне, в магазине. Один из моих пациентов, спокойный и тихий человек, в чьей сдержанности читались как природная доброта, так и глубокое личное несчастье. Это был холостой располневший мужчина пятидесяти с лишним лет. К тому же гомосексуалист. Последнее обстоятельство наполняло его чувством глубокого стыда. В таком захолустье, как Манхэм, где подобные склонности считались противоестественными, имелось очень мало возможностей для сексуальных приключений. Именно поэтому Джеймс еще молодым человеком начал искать удовлетворения в парках и общественных туалетах близлежащих городков. Как-то в одном из таких туалетов он со своими предложениями нарвался на полицейского в штатском. Позор от этой встречи продлился куда дольше, чем полученный Ноланом условный срок. Разумеется, слухи донеслись и до Манхэма. Джеймс Нолан и без того играл роль мишени для насмешек, однако сейчас в нем стали видеть нечто более зловещее. И хотя истинный характер правонарушения никогда не обсуждался и, вероятно, не был даже известен, люди не замедлили поставить клеймо на этом человеке. В маленьких сельских общинах существует привычный способ расписывания социальных ролей, согласно которому Джеймс считался теперь неприкасаемым. Детишек предупреждали, чтобы они не смели подходить к этому извращенцу. Сам же Нолан вполне соответствовал своему реноме, еще больше уйдя в себя. Словно призрак, он тенью бродил по поселку, разговаривая с очень немногими людьми и желая только одного: чтобы его не замечали. Манхэм по большей части был рад удовлетворить такую просьбу, и Джеймса скорее игнорировали, чем терпели.