С другой стороны, я все равно потратил много времени – даже неоправданно много! – исследуя шейные позвонки скелета. Возможно, оттого, что неделю назад Манхэм выделялся лишь своей изолированностью, а сейчас – два убийства (одно давнее, другое совсем свежее) плюс пропажа еще одной женщины. В такой ситуации трудно не почувствовать, будто на твоих глазах распутывается какой-то зловещий клубок. А если поселок только начал раскрывать свои секреты, то еще неизвестно, свидетелями чего нам доведется стать.
Очень неприятная мысль, что и говорить...
Я пролистнул газету до конца, хотя и без особого интереса, бросил ее на столик и прикончил остатки кофе. Пора идти в душ, а потом – в гости, на воскресный ленч к Генри.
При мысли о предстоящей встрече с Дженни я испытал очень сложную смесь эмоций: нервозность, возбуждение и... чувство вины, потому что ничего не сказал Генри. Конечно, он не станет возражать, если мы позаимствуем его шлюпку, но ведь он рассчитывает, что я проведу с ним остаток вечера. Очень неприятно, что придется удирать. Эх, надо было что-то одно перенести... Впрочем, подводить Генри не хотелось, и я понятия не имел, сколько еще пройдет времени, прежде чем удастся вновь взять шлюпку. И нет сил ждать.
«А почему? – цинично спросил мой внутренний голос. – Неужели ты так рвешься снова увидеть Дженни?»
Нет, о таких вещах и думать не хочется. Словом, я поднялся со стула и отправился в душ, оставив вопросы висеть в воздухе.
И все же, когда я подходил к особняку Мейтланда, в висках у меня начало покалывать. Правда, боль оказалась не такой сильной, чтобы не учуять у входа в дом пленительного запаха ростбифа. Как обычно, я не постучался, а просто окликнул Генри по имени.
– Сюда, сюда! – донеслось из кухни.
Я прошел внутрь. Здесь было очень жарко, несмотря на распахнутую дверь, сквозь которую просматривался укромный садик. Брызгая каплями теста на пустой винный бокал по соседству, Генри взбалтывал опару для йоркширского пудинга. Возможно, не самый идеальный выбор при нынешней погоде, однако хозяин дома дорожил традиционными ценностями, когда речь шла о воскресном ленче.
– Еще чуть-чуть, и будет готово – сообщил он, заливая тесто в противень. Зашипел, запузырился горячий жир. – Как испечется, можно начинать.
– Я чем-нибудь помогу?
– Налейте-ка нам обоим винца. Сам-то я уже испробовал какой-то дешевой дряни, но есть и бутылочка приличного сорта. Минут двадцать как открыл ее подышать – надо думать, вполне достаточно. Или, может, вы предпочтете пиво?
– Нет-нет, попробовать вина – отличная мысль.
Генри уже подъезжал к духовке. Он открыл дверцу и, отпрянув под напором раскаленного воздуха, вставил внутрь противень. Хотя ему не часто приходилось готовить самому и он вполне довольствовался услугами Дженис, я всегда удивлялся его ловкости. Интересно, как бы я сам справлялся на его месте? С другой стороны, выбора-то у Генри нет. И он не тот человек, чтобы легко сдаваться.
– Ну вот, – сказал он, захлопнув дверцу. – Еще минут двадцать – и мы в порядке... Боже милосердный! Да вы что, до сих пор вина не налили?
– Сейчас, сейчас, – ответил я, роясь в буфете. – А у вас не найдется аспирина? Что-то голова начала побаливать.
– Если здесь нет, то придется посмотреть в аптечке.
В буфетном ящике отыскалась лишь пустая упаковка парацетамола. Я по коридору добрался до комнаты Генри, где он принимал больных с тех самых пор, как я обосновался в его бывшем кабинете. Здесь мы хранили лекарства, а заодно и прочие медицинские побрякушки Генри. Он отличался изрядным скопидомством, на вечное хранение определив старинные порошки и снадобья, какие-то склянки и хирургические инструменты, доставшиеся в наследство от прежнего доктора. Подозреваю, что такая бережливость нарушала целый ряд санитарно-гигиенических норм, но Генри ни в грош не ставил канцелярщину и бюрократизм.
Его коллекция красовалась за стеклом, в элегантном книжном шкафу викторианской эпохи, резко выделявшемся на фоне стального лекарственного стеллажа и небольшого холодильника, где мы держали вакцины. Среди изящной мебели из дерева и кожи эта утилитарно-уродливая пара казалась совсем не к месту, несмотря на безуспешные попытки Генри закамуфлировать ее фотографиями в рамочках. На одной из них, сделанной год назад, мы с ним вдвоем сидим в шлюпке. Впрочем, снимки по большей части рассказывали о Генри и его жене Диане. На самом почетном месте, на вершине стеллажа, стояла их свадебная фотография. Камере улыбались привлекательные юные супруги, пребывающие в блаженном неведении о том жребии, что выпадет на их долю.
Пара костылей пылилась в углу возле письменного стола. Когда я только-только приехал, Генри еще пытался на них ходить. Частенько доводилось слышать стоны и кряхтенье, когда он пробовал сделать пару-тройку шагов. «Я им еще докажу», – говаривал он в ту пору. Увы, этого так и не случилось, и потихоньку Генри забросил попытки.
Я отвернулся от напоминания о бренности человеческой судьбы и открыл стеллаж. Из-за склонности Генри к накопительству пришлось довольно долго копаться среди коробок, пока не отыскался парацетамол. Заперев дверцу, я вернулся на кухню.
– Наконец-то, – проворчал он при моем появлении. – И поторопитесь-ка с этим чертовым вином. От такой работы жажда разбирает будь здоров. – Генри принялся обмахиваться, подъехав к распахнутой двери. – Пойдемте на улицу и там немножко остынем.
– Есть будем снаружи?
– Откуда такие варварские замашки? Или я похож на австралийца? Да, и захватите бутылку. Бордо, а не ту дешевую ерунду.
Запив парацетамол водой, я сделал как приказано. Садик выглядел опрятным, но без лишних красивостей. Генри всегда ревностно относился к садоводству, и теперь его неспособность приглядывать за всем самому обернулась еще одним источником разочарований. Мы устроились за старинным кованым столиком, стоявшим в тени ракитника. Озеро, поблескивавшее из-за плетеной ивняковой изгороди, создавало иллюзорное ощущение прохлады. Я разлил вино на двоих.
– Ну... – сказал я, приподнимая бокал.
– За здоровье, – подхватил Генри и, взболтнув рубиновую жидкость, критически принюхался. Немного отпив, он добавил: – Хм-м... неплохо.
– Из местного супермаркета?
– Эх вы, деревенщина! – насмешливо отозвался он, смакуя очередной глоток. Поставив бокал, Генри посерьезнел: – Итак, выкладывайте. Как прошел ужин с дамами?
– Скорее не ужин, а барбекю. На воздухе. Вам бы понравилось.
– Пирушка допускается пятничным вечером. Воскресный же ленч – это искусство, и он требует к себе уважения. Кстати, вы не ответили на мой вопрос.
– Все прошло нормально, спасибо.
Генри вздернул бровь.
– Нормально? Всего-то?
– Ну что я могу добавить?.. Приятно провел время.
– О, не слышу ли я нотки смущения? – Он хитро прищурил глаз. – Похоже, придется выдирать слова клещами. А знаете что? Давайте-ка после обеда пройдемся на шлюпке, а? И вы мне все расскажете. Настоящего ветра нет, зато сможем сбросить калории на веслах.