Я глубоко вздохнул.
– Да, обещаю.
Он смягчился. Правда, почти незаметно.
– Успокойтесь. Возьмите себя в руки. Как только появятся новости, я позвоню.
И с этими словами Маккензи скрылся внутри, оставив меня в одиночестве.
Тем летом, когда Дженни исполнилось десять, родители взяли ее в поездку на полуостров Корнуолл. Они остановились в кемпинге неподалеку от городка Пензанс, а в самый последний день отец отвез всю семью в небольшую бухточку на побережье. Если у этого места и было какое-то название, Дженни его так и не узнала. Она помнила лишь, что под ногами шуршал мелкий белый песок и что на скалах за спиной гнездилось множество птиц. День выдался жарким, и море влекло восхитительной прохладой. Сначала девочка поиграла на мелководье, затем на пляже, а потом легла загорать и принялась за купленную ей книжку. Называлась она «Хроники Нарнии», имя автора – К.С. Льюис, и Дженни чувствовала себя совсем взрослой, читая столь солидное произведение в школьные каникулы.
Они провели там целый день. На пляже отдыхали и другие семьи, однако в конечном итоге все потихоньку разъехались и в бухте осталась только Дженни со своими родителями. Солнце медленно садилось в воду, а тени становились длиннее и длиннее. Девочке не хотелось, чтобы такой замечательный день кончился, и она с тоской ждала, что вот-вот один из родителей лениво потянется, встанет и объявит: пора, дескать, возвращаться. Этого так и не случилось. Уже давно опустился вечер, но родители, кажется, не больше своей дочери желали положить конец выходным.
Когда похолодало, они надели свитеры, посмеиваясь над гусиной кожей, которой мать семейства покрылась после своей последней вылазки в море. Бухточка выходила на запад, и взгляду открывалась великолепная панорама гигантского золото-багряного мазка на небе. Все трое примолкли и просто смотрели, как закат темнеет, уходя в ночь. Лишь когда последние лучи солнца скрылись за горизонтом, отец шевельнулся и сказал:
– Пора ехать.
И они пошли назад по пляжу, сквозь густеющий сумрак, оставляя за собой томительное воспоминание о самом чудесном дне ее детства.
Сейчас она думала только об этом, пытаясь вновь почувствовать солнце на коже и услышать торопливый шелест песка, убегающего сквозь пальцы. Она уже начинала ощущать кокосовый запах маминого лосьона, терпко-соленый вкус моря на губах... Бухточка никуда не делась, и Дженни почти верила в то, что где-то во Вселенной по-прежнему живет ее юное, детское "я", навечно оставшееся в ладони того нескончаемого дня.
Боль от отрубленного пальца слилась с болью от других ран и, словно волной, накрыла несчастную девушку, распростертую на полу темницы. Но сейчас даже эти мучения казались отдаленными, будто она смотрела на себя со стороны. Дженни поминутно теряла сознание, все с большим и большим трудом проводя грань между бредом и жестокой реальностью. На одном уровне сознания она понимала, что дело плохо, что такие признаки говорят о начинающейся коме. Впрочем, не лучше ли действительно впасть в кому, чем пережить то, что уготовил ей ее похититель? «Смотри-ка, нет худа без добра!» Как бы то ни было, она знала, что умрет здесь.
О, если бы только это случилось до его прихода!
Затем ее память переключилась на родителей. Как они переживут страшную новость? Ей стало грустно при мысли об отце и матери, хотя и это чувство пришло как бы издалека. Воспоминания о Дэвиде расстроили гораздо глубже. Да только и здесь она ничего не может поделать. Даже страх и тот начал растворяться, расплываться, словно утопая в толще воды. Единственным ярким, лихорадочно пылающим чувством оставался гнев. Гнев на человека, готового лишить ее жизни походя, мимоходом, будто сбивая пылинку с рукава.
В одну из минут просветления Дженни попыталась хоть что-то сделать с узлом на щиколотке. Увы, силы уже покинули ее, а начавшийся вскоре озноб окончательно лишил всяких шансов на спасение. Вконец измученная, она осела на пол и опять погрузилась в полуобморочное состояние. Ей стало казаться, что в руках ее оказался нож. Тот самый нож, каким пользовался ее тюремщик. Этим огромным, сверкающим как меч клинком она запросто рассекла веревку и легчайшим перышком понеслась ввысь, к свободе и солнцу.
Затем сон оставил ее, и Дженни вновь очутилась на вонючем полу, забрызганная кровью и грязью.
Скрежет она поначалу приняла за продолжение бреда. Даже пролившийся в подвал свет плавно растекся синим небом, травой и деревьями. Лишь когда от хлесткого удара лопнула запекшаяся рана на щеке, пронзив лицо ледяным осколком, она вновь поняла, где находится. Ухватив за плечи, кто-то поднял ее с пола и грубо потряс.
– Дэвид?.. – спросила девушка, пытаясь рассмотреть неясную фигуру склонившегося над ней человека. А может, она просто хотела так сказать, потому что с губ сорвался только немощный, сухой стон. От нового удара по лицу голова безвольно дернулась в сторону.
– Давай! Просыпайся, ну!
Маячащая перед глазами физиономия медленно вплыла в фокус. «О, это не Дэвид...» Черты лица искажены злобой и разочарованием. Захотелось плакать. Получается, не удалось вовремя умереть. Какая же все-таки несправедливость... Впрочем, сознание вновь поплыло, и Дженни едва почувствовала боль, когда мужчина разжал пальцы и ее голова ударилась о твердый грунт.
От нахлынувшего вдруг холода она пришла в себя. Кажется, на секунду остановилось сердце. Дыхание перехватило, диафрагма в судорожном спазме превратилась в камень. Гортань будто когтями драло, но ей удалось протолкнуть в себя один вдох, затем еще один и еще... Смаргивая с глаз воду, она силилась разглядеть стоявшего над ней мужчину. В руке он держал ведро.
– Не смей! Рано тебе еще дохнуть!
Он отшвырнул ведро и, грубо схватив ее за голень, несколькими быстрыми движениями развязал узел. Вздернув хрипевшую девушку на ноги, мужчина то ли понес, то ли поволок ее к дальнему концу погреба. Здесь, возле кирпичной перегородки, он бросил Дженни на жесткий пол. В глазах все плыло, однако ей удалось заметить ржавый водопроводный кран, торчавший из стены. И тут она увидела нечто такое, что пробилось даже сквозь туман инсулинового голода. В полу, рядом с ней, был устроен круглый чугунный сток, и Дженни вдруг поняла, что именно прольется в эту трубу.
Пленницу принесли на забой.
Мужчина появился вновь, на сей раз с мешком в руке. Развязав горловину, он вытряхнул охапку перьев возле головы Дженни. Хотя нет, не перьев. Приглядевшись, девушка поняла, что желтыми обезумевшими глазами на нее смотрит сова.
Сейчас маньяк улыбался:
– Символ мудрости. В самый раз для учительницы.
Вынув нож, он нагнулся и ухватил несчастную тварь за связанные ноги. Та панически забила крыльями, и на какую-то секунду Дженни решила, что сова как бы присосалась к его руке. Тут по бетону забряцал нож, и мужчина с размаху ударил трепыхавшейся птицей об стену. Глухой взрыв, и в облаке перьев на пол упал комок. Мужчина безмолвно смотрел на кровоточащую ладонь, из которой птичий клюв выдрал кусок мяса. «Здорово!» – вскрикнул в Дженни чей-то голос, и картина подвала опять начала расплываться. Но тут ее глаза встретились со взглядом убийцы, лизавшего свежую рану. «Нет! Еще рано! Еще чуть-чуть, и мне будет наплевать, что ты сделаешь», – подумала она, заметив, как в его зрачках зреет решимость.