В горле стоял комок. Из глаз, кажется, вот-вот брызнут слезы.
– Я хочу туда. Хочу быть там, когда они ее найдут.
Генри промолчал, а затем вновь заговорил.
– Дэвид... – осторожно, как бы нехотя начал он. – Я понимаю, вам не хочется этого слышать, но... знаете, может быть, вам следует как-то подготовить себя?..
Эти слова – словно удар под ложечку. Дыхание перехватило.
– Я знаю, как вы любите ее, и все же...
– Молчите!
Он устало кивнул:
– Ладно. Слушайте, давайте я вам налью...
– Не хочу я пить! – взвился я, хотя тут же взял себя в руки. – Не могу я просто сидеть и ждать. Не могу – и все!
Генри выглядел беспомощным.
– Даже не знаю, что сказать... Мне очень жаль...
– Поручите мне что-нибудь сделать. Что угодно...
– Да ведь у нас нет ничего. Из домашних визитов записан только один человек, и к тому же...
– Кто?
– Айрин Вильямс, и это не срочно. Вам лучше здесь поси...
Не дослушав, я вышел на улицу, даже не захватив с собой амбулаторную карту и едва заметив, каким встревоженным взглядом проводила меня Дженис. Надо двигаться, надо как-то отвлечься от мысли, что жизнь Дженни находится в чужих руках. По дороге к небольшому коттеджу на окраине поселка, где жила Айрин Вильямс, я попытался заполнить голову, припоминая, кем была эта пациентка. Довольно болтливая старушка, давно за семьдесят, со стоическим юмором поджидающая трансплантации артрического бедренного сустава. Обычно мне нравилось ее навещать, хотя нынешним вечером на светские беседы уже не осталось сил.
– Вы какой-то тихий. Язык проглотили? – спросила она, пока я выписывал рецепт.
– Просто устал, – ответил я и тут увидел, что вместо болеутоляющих пилюль назначил ей инсулин.
Миссис Вильямс хмыкнула:
– Можно подумать, я не знаю, что вас гложет.
Я вытаращил глаза на старушку. Та улыбнулась, показывая фальшивые зубы – единственную моложавую особенность своей физиономии.
– Нашли бы вы себе хорошую девушку. Вот тогда и настроение поднимется...
Я еле выполз на улицу и, забившись в «лендровер», уронил голову на руль. Посидев так некоторое время, скосил глаза на часы. Словно издеваясь, стрелки едва тащились по циферблату. Для новостей слишком рано. По опыту работы с полицией я знал, что они, наверное, все еще что-то обсуждают, раздают задания тактическим группам, завершают планирование...
Впрочем, мобильник проверить не мешает. Антенный индикатор вяло мерцал, хотя сигнала должно хватить для приема звонков или сообщений. Увы, пока что нет ни того ни другого. Я поднял лицо и сквозь ветровое стекло уставился на панораму поселка. Поразительно, до какой степени я стал ненавидеть Манхэм. Ненавидеть его кремнистые дома, безрадостный, пропитанный водой пейзаж. Ненавидеть подозрительность и злобу, прямо-таки сочившуюся из «туземцев». Ненавидеть убийцу-извращенца, сумевшего незаметно жить здесь эти годы, взращивая свой психоз, пока он не проявился во всей омерзительной силе. Но больше всего я ненавидел поселок за то, что он, подарив мне Дженни, вновь забрал ее назад. «Видишь? Нет, ты видишь? Вот какой могла бы стать ваша с ней жизнь».
Ненависть, судорогой охватившая все мое существо, исчезла столь же внезапно, как и появилась, оставив за собой тошноту и лихорадку. Черные тучи синяком растекались по темнеющему небу. Я завел мотор. Делать нечего, кроме как вернуться назад и с тоской ждать страшного звонка. Дайте же воздуха...
И тут я вспомнил нечто совершенно постороннее. Тем утром, когда у нас с пастором был разговор в церковном саду, Том Мейсон упомянул, что его деда опять скрутило. Что-то такое со спиной. Старик постоянно жаловался на поясницу: цена, которую приходится платить, десятилетиями простояв в согбенном виде над чужими клумбами. Может, проведать его? Это займет десяток минут, а заодно и отвлечет от горьких мыслей в ожидании звонка Маккензи. С облегчением, смешанным с отчаянием, я развернул машину и поехал к Мейсонам.
Старик Джордж проживал со своим внуком неподалеку от озера, на лесной опушке. В свое время этот домик специально отвели садовнику, приписанному к местной ратуше. Семья обитала здесь уже несколько поколений, и в молодости Джорджу самому доводилось работать в ратуше, пока ее не снесли после войны. Все, что осталось от той эпохи, – это домик да несколько опрятных и прекрасно возделанных акров земли посреди наступающей дикости.
Оставив в стороне озеро, поблескивавшее серо-стальным отливом сквозь деревья, я припарковался во дворике и направился ко входной двери. Под костяшками пальцев задребезжала, завибрировала массивная стеклянная панель. Не дождавшись ответа, я постучал вновь. Небо откликнулось дальним раскатом грома. Я взглянул вверх и с удивлением отметил, как быстро тускнеет свет. Грозовые облака, катившиеся над головой, ставили точку этому дню. Вскорости совсем стемнеет.
Вслед за этой мыслью появилась другая, хоть и запоздалая. В доме нет ни огонька. Получается, Мейсоны куда-то ушли? Их же всего двое, потому что Том еще ребенком потерял родителей... Надо думать, старик Джордж поправился и смог выйти на работу. Я пошел было к «лендроверу», но через пару шагов остановился. Что-то царапало подсознание, что-то я пропустил... Сам воздух будто затаился, замер в сверхъестественном предштормовом молчании. Я огляделся, охваченный предчувствием близкой беды. Вот-вот случится нечто жуткое, хотя кругом все вроде нормально.
Что-то ударило меня по руке, и я подскочил от неожиданности. А, капля дождя! Крупная, тяжелая. Мгновение спустя небо развернулось ослепительной простыней. На миг все вокруг выцвело под бешеным сиянием молний. В последовавшей за этим тишине я скорее почувствовал, нежели услышал новый звук. Секундой позже его стер громовой удар, но я знал, что не ошибся. Слабый-слабый, чуть ли не из подсознания идущий гул, и так хорошо мне знакомый.
Мухи.
В тот самый миг, когда на меня снизошло прозрение, в нескольких милях отсюда, посреди клеток с перепуганными птицами и зверьками, стоял Маккензи и угрюмо выслушивал доклад запыхавшегося сержанта, подтвердившего все прежние опасения.
– Мы проверяли везде, где можно, – сказал полицейский. – Здесь никого нет.
Очень трудно было понять, из какого конкретного места доносится жужжание. Ясно одно: мухи – в доме. Подсказкой не поделились и слепые, затемненные окна, что безразлично взирали свысока. Я подошел к ближайшему и заглянул внутрь. Едва различимые очертания кухни, а больше – ничего. Так, что в следующем окне? Ага, гостиная. Мертвый экран телевизора напротив пары потертых кресел.
Я вернулся к двери, но, подняв было руку, передумал. Если есть кому ответить на мой стук, то мне уже давно бы открыли. Стоя на крыльце, я принялся размышлять, что делать. Итак, есть полная уверенность в том, кто виновник этого звука. Стало быть, игнорировать его нельзя. Ладонь сама потянулась к дверной ручке. Если дом заперт, значит, решение будет принято за меня.