Беверли нажала на кнопку звонка.
Ей было страшно, но она изо всех сил старалась скрыть это неприятное и не свойственное ей чувство. Она опустилась на один из пластиковых стульев и принялась ждать. Стул был неудобным, и Беверли подумала, что, возможно, это сделано специально.
Она огляделась по сторонам, но ее взгляд то и дело возвращался к камере.
Шло время.
Она принялась читать предусмотрительно развешанные на стенах информационные материалы, но не нашла в них ничего интересного.
Беверли все прекрасно понимала, и, окажись она на их месте, она поступила бы точно так же. Надо проучить эту сучку. Заставить ее ждать.
Она прекрасно сознавала, что, пытаясь вторгнуться в чужое расследование, наступает на чью-то любимую мозоль. Она могла оправдывать себя тем, что случайно обнаруженная улика оказалась связанной с ее старым делом, однако по уставу ее всего лишь должны были информировать о ходе расследования.
Однако Беверли полагала, что устав является не более чем сводом правил, которые могут быть нарушены.
Впрочем, не все разделяли столь свободные взгляды, и Беверли понимала, что следующие несколько часов станут решающими; стоит ей ошибиться, и небольшая проблема может опасно разрастись.
Больше всего ей хотелось еще раз позвонить в звонок, но она знала, что скорее умрет, чем сделает это.
Что ж, пусть все идет так, как они хотят.
Беверли выудила из кармана пиджака мобильник и принялась перебирать записанные в нем телефонные номера. Обнаружив номер полицейского участка Ныофор-да, она нажала кнопку соединения, поднесла телефон к уху и, самодовольно ухмыльнувшись, уставилась в объектив камеры.
Ей ответили после трех гудков.
– Полиция Ньюфорда.
– Это инспектор Уортон. – Ответа не последовало. – Я у вас в вестибюле, – напряженным голосом добавила она.
– А, сейчас буду, – ответил ей собеседник таким тоном, словно он находился на расстоянии нескольких кварталов от нее.
Прошло еще несколько минут.
Наконец окошко открылось, и в проеме появилась физиономия сержанта. Ему было лет пятьдесят, и верхняя часть его тела целиком состояла из округлостей. Беверли сразу распознала этот тип: № 37 в каталоге полицейских типажей – надменный и всезнающий сержант предпенсионного возраста, обреченный безвылазно сидеть в участке.
Порой Беверли задумывалась, к какому типажу из этого каталога относится она сама.
– Да?
Она показала ему свое удостоверение, и тот принялся изучать его с должной почтительностью и удручающим вниманием.
Беверли почувствовала себя не в своей тарелке.
– Я приехала, чтобы повидаться с инспектором Сорвином.
– Его нет.
От униформы сержанта пахло сигаретным дымом и еще чем-то кислым. Возможно, каким-то органическим веществом. Беверли снова попробовала выдавить из себя улыбку, которая оказалась похожей на улыбку заводчика индюшек в канун Рождества.
– Нет? Тогда я его подожду. Внутри, – поспешно добавила она на случай, если у сержанта вдруг появятся какие-нибудь другие соображения.
Сержант, судя по всему, был от этого не в восторге, и Беверли, мобилизовав все свои дедуктивные способности и предвосхитив дальнейшее развитие ситуации, решила упредить нежелательный для нее ход событий.
– Я сказала «внутри», сержант.
Последнее заявление наконец достигло цели. Лицо сержанта не было создано для проявления доброжелательности, а сейчас оно и вовсе скривилось, словно его владельцу попали в рот несколько кусачих насекомых. Полицейский открыл рот, и явно не для того, чтобы обсудить отдельные аспекты вязания кружев или па в современных танцах, но Беверли была уже сыта по горло.
– Послушайте, – произнесла она тихим, угрожающим голосом, – оставьте эту манеру для кого-нибудь другого и впустите меня внутрь.
Злобная замкнутость сержанта моментально сменилась откровенной яростью. С мгновение он молчал, потом закряхтел, втянул голову в плечи и хлопнул дверцей окошка с такой силой, которую совершенно не требовалось прикладывать для того, чтобы его закрыть.
Затем дверь открылась, и Беверли вошла внутрь. Когда сержант предстал перед ней во всем своем жирном величии, обнаружилось, что мотив округлости присущ всему его телу. Шеи у него не было – вероятно, в процессе его сборки ее просто-напросто пропустили.
– Благодарю вас, – любезно промолвила Беверли.
Он захлопнул за ней дверь и двинулся вглубь здания.
– И еще два вопроса. Во-первых, как вас зовут?
– Джексон, – неохотно изрек он.
– И во-вторых, я хотела бы знать код замка. Я собираюсь пробыть здесь некоторое время, и если я буду постоянно отвлекать вас от ваших обязанностей, Джексон, то это будет не очень удобно и для вас, и для меня.
Она с удовольствием отметила отвращение, с которым он проглотил эту пилюлю.
– Два-четыре-пять-девять.
Беверли записала цифры в блокнот и кивнула.
– Прекрасно. А теперь проводите меня, пожалуйста, в кабинет инспектора Сорвина, и я его подожду там.
Сержант двинулся вперед, и Беверли оказалась в воздушной струе, образованной перемещением его туши в пространстве. Дойдя до конца коридора, они оказались в большой комнате, где находились четыре письменных стола. Однако сотрудники участка отсутствовали. Прямо перед ними виднелась еще одна дверь, которая, как догадалась Беверли, вела в кабинет Сорвина.
Однако Джексон не спешил открывать ее.
– Можете подождать его здесь…
Ну вот, опять начинается.
Конечно, это все была игра. На его месте она вела бы себя точно так же – демонстрировала бы непрошеной гостье, насколько та неуместна и нежеланна здесь. Беверли прекрасно умела играть в такие игры.
– Думаю, нет, сержант.
Она обогнала остановившегося сержанта и двинулась к кабинету Сорвина.
– Вы не имеете права, – донеслось из-за ее спины, но Беверли уже открыла дверь в кабинет и вошла внутрь, доказав тем самым, что ее проводник ошибался.
В кабинете царила такая чистота, что она была потрясена до глубины души. Все находилось на своих местах в идеальном порядке и тем не менее производило странное впечатление. У полицейских всегда куча дел и куча поручений для младших чинов, а потому чистый стол выглядел по меньшей мере подозрительно. Текущие документы обычно лежали сверху, а если дело было крупным и расследовалось на протяжении уже нескольких дней, то на столе громоздились целые горы бумаг и папок. А появление компьютеров не только не облегчило участь зеленых насаждений, но, напротив, сделало ее еще более печальной.
Так что Сорвин, судя по всему, был исключением.