И единственный плюс заключался в том, что сжечь тело целиком было чрезвычайно сложно – оно обгорало со всех сторон, но полностью его уничтожить было невозможно. В человеческом теле очень много жира – в одних телах больше, в других меньше, – и к тому же оно на семьдесят процентов состоит из воды; Аддисон, впервые услышавшей об этом в медицинской школе, это очень понравилось, особенно мысль о том, что человеческий организм обладает своей собственной противопожарной службой.
Поэтому даже намеренно сожженные тела могли рассказать о том, что с ними произошло; еще один пример того, как преступники могут потерпеть поражение из-за своей глупости, неосведомленности или невежества.
Или из-за того, другого и третьего вместе.
Однако в данном случае не было и намека на насильственную смерть – более того, все указывало на самоубийство. А согласно статистике, самоубийцы нередко выбирали такой способ сведения счетов с жизнью. Сколь бы чудовищным это ни представлялось Аддисон, она знала, что глубокая депрессия может заставить человека выбрать самую болезненную и невероятную смерть. Самосожжение в автомобиле было одним из подобных способов.
Надо принять какое-то решение.
Теоретически ничто не мешало ей написать, что причина смерти не установлена, однако тогда ее репутация могла непоправимо пострадать. Не исключено, что был бы привлечен другой патологоанатом, возможно, кто-нибудь из враждебно настроенных по отношению к ней коллег. А ни один врач в мире, приглашенный для подтверждения диагноза, не станет трусливо и малодушно прятаться за словом «не установлено». Смерть будет признана либо естественной – с предоставлением соответствующих подтверждений, – либо насильственной, что также будет должным образом обосновано. И это станет приговором ее профессионализму.
Поэтому она должна была принять решение.
И тянуть с этим было нельзя.
Дорога машине явно не нравилась. Когда они добрались до неглубокой долины, которая, если верить карте, называлась Западными угодьями, бачок стеклоомывате-ля был пуст, боковые окна покрыты коричневой жижей, а сама машина походила на самодвижущийся пирожок из грязи. По дороге их трижды чуть не засосало. Нервы у всех были натянуты до предела; у Фетр потому, что она не сомневалась в критическом отношении Беверли к ее вождению, у Беверли потому, что она действительно была недовольна Фетр. Сорвин же нервничал оттого, что догадывался: все вместе они выглядят не слишком достойно.
Он вышел из машины. Ноги его тут же утонули в высокой траве, и брючины чуть ли не до колен пропитались ледяной водой. На Беверли были кожаные ботинки, которые тоже наверняка намокли, но она ничем не показала этого; и лишь Фетр, облаченная в плотные джинсы и обутая в сапоги на толстой подошве, не пожалела о том, что выбрала в это утро именно такой наряд.
Грошонг в сопровождении невысокого жилистого мужчины брел по долине в нескольких сотнях метров от них. Они заметили, что при их появлении он бросил взгляд в сторону машины, но теперь он всем своим видом показывал, что не намерен торопиться.
– Готова поспорить, что минут пятнадцать назад он получил сообщение от своей секретарши, – спокойно заметила Беверли.
Нечего и говорить, что день выдался холодный, в долине же ветер дул особенно сильно и пронзительно, казалось, принося сюда стужу с сибирских ледников. К тому моменту, когда Грошонг закончил беседовать с егерем, трое полицейских уже готовы были окоченеть. Егерь направился к одному из «лендроверов» и, проходя мимо, окинул вновь прибывших подозрительным взглядом. Забравшись в старый и помятый «лендровер», он повернул ключ зажигания, машина выпустила облако серо-голубого дизельного дыма и неторопливо тронулась по грязной дороге.
Но и после этого Грошонг некоторое время что-то рассматривал в лесу, окаймлявшем долину, и только потом развернулся и медленно направился к ним.
Он натянуто улыбался с таким видом, словно принял стопку стрихнина для согрева.
– Мистер Грошонг, – бодро окликнул его Сорвин.
Крылья носа Грошонга слегка затрепетали, и он глубоко вздохнул. Но по крайней мере он остановился и перестал их игнорировать. Однако этим его готовность к сотрудничеству исчерпывалась.
– Не могли бы мы побеседовать?
– Зачем? – резонно заметил Грошонг.
Сорвин продолжал сохранять бодрое настроение, и лишь его родная мама могла бы заметить, с каким трудом ему это удается.
– Затем, что в машине сгорел человек, и, вполне возможно, это было убийство.
– Ну и что? Я не имею к этому никакого отношения.
– Вы так думаете? Вы не были знакомы с Мойниганом?
С мгновение Грошонг удивленно смотрел на них.
– С Уильямом Мойниганом?
– Вот именно.
– Да, – осторожно ответил Грошонг, не спуская глаз с Сорвина. – По крайней мере, когда-то мы были знакомы.
– Расскажите о нем поподробнее.
Ухмылка Грошонга приобрела более зловещий оттенок.
– А что, это так важно?
– Да. – Теперь напряжение Сорвина заметил бы и его папа.
Грошонг тяжело вздохнул; так обычно вздыхают дети, когда от них требуют, чтобы они не снимали ботинки, не развязав шнурков.
– Несколько лет тому назад он работал в поместье.
– Когда это было?
– Не помню. Лет шесть-семь назад.
– И что он здесь делал?
– Ничего особенного.
– А конкретнее? – нахмурился Сорвин.
– Он делал все, что я ему приказывал, – наклоняясь вперед, ответил Грошонг.
Сорвин замычал, не разжимая губ.
– Нам сказали, что он был вашим заместителем.
Грошонг рассмеялся, однако вряд ли записной комик оценил бы этот смех.
– Правда?
– Иными словами, это не соответствует действительности?
Грошонг несколько оживился и даже начал размахивать рукой.
– Его наняли для того, чтобы он помогал, и он делал то, что ему приказывали. Если я говорил ему, что надо рубить лес, он рубил лес. Если я говорил, что надо вычистить канаву, он чистил канаву.
Они вошли в привычное русло. Однако никто так и не узнал, что собирался сказать Сорвин, потому что в этот момент в разговор вмешалась Беверли:
– А из-за чего вы поссорились?
Грошонг повернулся к ней с непроницаемым видом.
– Прошу прощения?
Но прежде чем Беверли успела раскрыть рот, Сорвин перебил ее, даже не пытаясь скрыть своего раздражения:
– Между вами произошла ссора, и именно поэтому Мойниган покинул поместье. И я хочу знать, чем она была вызвана. – Говоря это Сорвин намеренно подчеркнул интонацией перволичное местоимение.