– Мальчик или девочка?
Этот неожиданный вопрос сбил Аддисон с толку; так сбивает актера неожиданно раздающийся в зале звонок мобильного телефона.
– В таком возрасте разница в костной структуре очень незначительна.
Айзенменгер, как и все остальные, различил дрожь в ее голосе, но в отличие от других он знал, что таковы факты. Сорвин же решил, что его водят за нос.
– Для того чтобы точно определить, как долго тело пробыло в земле, нам потребуется консультация опытного антрополога, – еще больше нервничая, продолжила Аддисон.
Однако эти подробности не интересовали ее слушателей.
– И все же? Несколько недель? Несколько месяцев? Несколько лет?
– Конечно лет. По меньшей мере год.
– Может быть, восемь лет? Такое возможно?
Беверли сразу подумала о ребенке Фионы Блум.
– Нет. – Однако, похоже, мало кто разделял ее уверенность, и доктор Аддисон поспешно добавила: – Однако ничего определенного я сказать не могу.
– Но хоть что-нибудь вы можете нам сказать? – Как ни старался Сорвин справиться с раздражением, это ему не удавалось. У него был вид усталого директора школы, разговаривающего с нерадивым учеником, меж тем как доктор Аддисон походила теперь на актрису, забывшую сюжет пьесы, или свою роль, или то и другое разом.
– Да, – пронзительным голосом ответила она. – Ребенок был избит.
Это произвело отрадную перемену в настроении собравшихся. Даже Айзенменгер поднял голову, и брови у него поползли вверх.
– Вы уверены? – спросил Сорвин, хотя, конечно, это был не самый тактичный вопрос.
– Да. – На ней был новый щеголеватый костюм, который ей очень шел. – Переломы четырех ребер и трещина в левой ключице…
Но Сорвину не требовался полный перечень травм.
– Именно это и стало причиной смерти?
– Почти наверняка.
– А как насчет идентификации? – спросила Беверли.
– Единственная надежда – это ДНК, так как зубов, естественно, нет.
– А вы сможете получить ДНК?
– Да.
Сорвин взглянул на Айзенменгера, словно ища подтверждения, но тот продолжал сидеть с непроницаемым видом. К несчастью, доктор Аддисон заметила этот взгляд и сразу поняла, что он означает; ее комплекс неполноценности получил хорошую подкормку.
– Я правильно понимаю, что доктор Айзенменгер присутствует здесь, чтобы выразить свое особое мнение?
Этот вопрос застал Сорвина врасплох – он не привык к проявлениям чувствительности со стороны медиков.
– Вовсе нет, – поспешил ответить он, однако на этом его словарный запас иссяк, так что пришлось заговорить Айзенменгеру.
– Это я попросил разрешения присутствовать при вскрытии, – примирительным тоном произнес он. – Профессиональный интерес, не более того, доктор Аддисон. – Он изобразил на своем лице почтительную улыбку. – Более того, я как раз думал о том, какую серьезную работу вы проделали.
Однако доктор Аддисон по-прежнему колебалась и продолжала выискивать что-либо намекающее на насмешку.
– А-а, – вырвалось у нее. – Благодарю вас.
Айзенменгер склонил голову и улыбнулся, а затем перешел к неприятной части.
– И еше мне очень хотелось бы взглянуть на тело Альберта Блума.
– Зачем? – вновь вспылила Аддисон.
– Просто у меня есть одно предположение, которое вы могли не учесть.
Доктор Аддисон онемела и начала издавать какие-то невразумительные звуки, словно вернувшись на самую раннюю стадию эволюции речи. Она повернулась к Сорвину, а тот осторожно спросил Айзенменгера:
– Какое?
– Что это самоубийство.
– Боже мой!
Тереза побледнела, а Тристан прикрыл глаза, словно пытаясь отгородиться от всего мира. Хьюго обхватил голову руками и запустил пальцы в волосы. Елена подошла к Терезе, взяла ее за руку и помогла добраться до кресла. Они находились в оранжерее, в окружении заиндевевших окон и гулкого эха, разносившегося среди плетеной мебели. Казалось, Тереза вот-вот расплачется.
– Совершенно очевидно, что младенец пробыл в земле долгое время, и до проведения необходимой экспертизы мы мало что можем сказать, – мягко констатировала Фетр.
– Конечно, конечно, – с отсутствующим видом откликнулся Тристан – с таким же успехом она могла бы читать вчерашнюю сводку погоды глухому.
Тереза с полными слез глазами качала головой.
– Думаю, вы вряд ли знаете, как там мог оказаться труп младенца? – смущенно спросила Фетр.
У Тристана словно прорезался слух.
– Нет. Нет. Ни малейшего представления, – вскинув голову, ответил он.
Фетр кивнула и собралась уйти, но Тристан еще не договорил.
– За многие годы в поместье работала не одна тысяча людей. В буквальном смысле слова. Как бы там ни было, мы никогда не занимались охраной границ своих владений. Так что любой мог зайти на нашу землю и похоронить кого угодно.
Фетр записала это. Она не видела смысла продолжать беседу: в любом случае это было чистой формальностью – в ее задачу входило не столько допросить обитателей замка, сколько поставить их в известность о том, что случилось. Фетр встала, а Тристан, обычно являвший собой образец учтивости, так и остался сидеть, глядя на свою жену.
– Не стану больше вас беспокоить, – тихо сказала Фетр.
– Черт, – пробормотал Хьюго.
– Да-да. Спасибо, – словно очнувшись, откликнулся Тристан и поднялся.
– Сколько смертей, – потерянным голосом произнесла Тереза. – Как это все ужасно.
Тристан и Фетр оглянулись.
– Ничего, Тереза, ничего, – нежно обхватив ее за плечи, промолвила Елена, и та ответила ей благодарной улыбкой. Тристан вновь повернулся к Фетр.
– Я провожу вас, констебль, – сказал он.
Когда Фетр вышла во двор, она увидела, как из своей конторы появился Грошонг, беседуя с кем-то по мобильному телефону. Его лица Фетр видеть не могла, но движения управляющего выдавали крайнюю озабоченность. Он был настолько поглощен беседой, что заметил Фетр, лишь когда она оказалась в пяти метрах от него. Грошонг захлопнул крышку мобильника и с суровым, почти что грозным видом уставился на Фетр.
– Мистер Грошонг, я так понимаю, вы уже слышали новости?
Управляющий не ответил и только кивнул. Казалось, он был потрясен еще больше, чем Тереза Хикман.
– Естественно, нас интересует, кто это может быть. Возможно, у вас есть какие-нибудь предположения?..
Он смотрел на нее с таким видом, по которому трудно было понять, что он собирается сделать – разрыдаться, закричать или наброситься на нее с кулаками.