— Здорово оказаться хоть в какой-то компании, — широко улыбнулся сержант. — Скука сильно заедает, пока я на дежурстве, не с кем словом перемолвиться.
— Вас тут много? — ласково спросила Молли, выглянув в заднее окошко.
— Всего трое, мэм, — по одному на восьмичасовую смену.
— А чем вы занимаетесь в свободное от дежурства время?
— На пляже валяемся по большей части, а то, если повезет, девчушек одиноких снимаем в гостиницах.
Молли рассмеялась:
— Вас часто отпускают с острова?
— Раз в тридцать дней. А потом, до возвращения на Ланаи, пятидневный отпуск в Гонолулу.
— А когда в последний раз посторонние наведывались на станцию?
Если сержант и понял, что его допрашивают, то виду не подал.
— Месяца четыре назад какой-то малый с ксивой Агентства национальной безопасности приезжал и шнырял тут. Меньше двадцати минут пробыл. После него — вы первые.
— Нам надо демонтировать антенну и вывезти ее отсюда ближе к вечеру, — сказал Ганн.
— Позвольте спросить, сэр, для чего ее разбирать будут?
— А если бы я вам сказал, что на металлолом?
— Ничуть не удивился бы, — ответил сержант. — Ее уже несколько лет никто не ремонтировал и не обслуживал. У старой тарелки такой вид, будто над ней все стихии поработали.
Ганна забавляло поведение морского пехотинца, обрадовавшегося возможности поговорить с незнакомцами.
— Сержант, вы позволите нам проехать и начать работу?
Он отдал честь и нажал кнопку автоматического открытия ворот. После того как штабная машина скрылась в туннеле, он махнул рукой водителям грузовиков и крана. Когда последняя машина скрылась в глубине вулкана, сержант закрыл ворота, зашел в дежурку, переоделся в шорты и рубаху и нажал вдавленную кнопку «пауза» на видеомагнитофоне. Приладив на голову шлем, он прокрутил пленку немного назад и вновь оказался рядом с Джоном Уэйном в умопомрачительном бегстве от индейцев.
— Пока все идет гладко, — сказал Ганн Молли.
— Как вам не стыдно было говорить этому милому молодцу, что антенна пойдет в утиль? — укорила она его.
— Я просто сказал «что, если».
— Если нас возьмут, то обвинят в подделке официальных документов, перекрашивании подержанной машины в цвета официального передвижного средства ВМФ и похищении государственной собственности… — Молли примолкла и, словно сама себе не веря, покачала головой. — Да нас повесят на памятнике Вашингтону.
— С удовольствием пойду на это ради спасения почти двух миллионов человек от ужасной смерти, — сказал Ганн без какого-либо раскаяния.
— А что будет после того, как мы отразим акустическую волну? — спросила Молли. — Возвратим антенну на место?
— Ни на что другое я и не согласился бы. — Ганн взглянул на нее, словно удивившись такому вопросу, а потом расцвел дьявольской улыбкой. — Если, конечно, мы не уроним антенну на дно моря.
А вот там, где действовал Сэндекер, все и на десятую долю не шло столь же гладко. Глава НУМА, положившись на старинную традицию взаимовыручки на военном флоте, попробовал убедить командные сферы одолжить ему на время авианосец «Теодор Рузвельт» с экипажем. На каком-то этапе просьбу президента страны и командующего Тихоокеанским флотом сунули под сукно.
Сэндекер мерил шахами кабинет адмирала Джона Овермейера в Перл-Харборе с яростью медведя, у которого забрали медвежонка и увезли в зоопарк.
— Черт побери, Джон! — возмущался Сэндекер. — Адмирал Бакстер из Комитета начальников штабов уверил меня, что дал добро на использование «Теодора Рузвельта» для установки акустического рефлектора, что дело это решенное. Теперь вы тут сидите и говорите, что мне авианосец не дадут.
Овермейер, не уступавший в упрямстве и решительности любому фермеру из Индианы, раздраженно всплеснул руками:
— Незачем винить меня, Джим. Могу показать вам полученные приказы.
— Кто их подписал?
— Адмирал Джордж Кассиди, начальник Сан-Францисского военно-морского района.
— Какое, к черту, имеет ко всему этому отношение жалкий кабинетный плут, распоряжающийся паромами?
— Кассиди не распоряжается паромами, — устало возразил Овермейер. — Он командует всеми вспомогательными силами на Тихом океане.
— Но вам-то он не указ, — резко ответил Сэндекер.
— Непосредственно — нет; только если он сочтет, что ему наступили на мозоль, выход в море транспорта с припасами и амуницией для всех моих кораблей отсюда и до Сингапура может оказаться без причины задержан.
— Не пудрите мне мозги, Джон. Кассиди и пальцем не посмеет шевельнуть, и вы, черт возьми, это отлично знаете. Да вся его карьера насмарку пойдет, если он только позволит себе быть невыдержанным.
— Думайте как хотите, — сказал Овермейер. — Только в данном случае это ничего не изменит. Я не могу дать вам «Теодор Рузвельт».
— Даже на жалкие семьдесят два часа?
— Даже на семьдесят две секунды.
Сэндекер внезапно перестал метаться по кабинету, уселся в кресло и пристально посмотрел Овермейеру прямо в глаза.
— Джон, будьте откровенны со мной. Кто вяжет мне руки?
Явно расстроенный, Овермейер не выдержал взгляда и отвернулся:
— Не мне об этом говорить.
— Туман начинает рассеиваться, — усмехнулся Сэндекер. — Понимает этот Джордж Кассиди, что он выступает в роли злодея?
— Нет, насколько мне известно, — честно признался Овермейер.
— Тогда кто в Пентагоне стеной встает против моей операции?
— Такого от меня вы не слышали.
— Мы вместе служили на «Айове». И знаете, что я ни разу не выдал тайны своих друзей.
— Я буду последним, кто не поверит вашему слову! — не колеблясь, воскликнул Овермейер. На этот раз он ответил на взгляд Сэндекера. — У меня точных сведений нет, но приятель из Военно-морского центра испытания оружия намекнул мне, что зачехлил вас сам президент — после того как какой-то безымянный кляузник из Пентагона скинул вашу просьбу об авианосце в Белый дом. Еще мой приятель предположил, что ученые, близкие к президенту, считают вашу теорию акустической чумы вилами по воде писанной.
— Неужто они не ведают, что люди и немыслимое число морских животных уже погибли от нее?
— Очевидно, нет.
Сэндекер обмяк в кресле и сделал глубокий выдох.
— Вот и получил я нож в спину от Уилбура Хаттона и президентского Национального научного совета.
— Простите, Джим, только из вашингтонских кругов слушок пошел, будто вы вроде фанатичного чудака. Вполне может статься, что президент намерен убрать вас из НУМА, чтобы посадить на ваше место кого-нибудь из своих политических дружков.