В некоторых письмах содержались прямые угрозы расправиться со мной. Либо потому, что, по мнению отправителей, нарисованная мной картина не имела ничего общего с происходившим в Ираке на самом деле, либо поскольку они считали, что непосвященный не имеет права писать о таких вещах, если сам не слышал свиста пуль и не видел, как товарищи подрываются на минах.
Все эти письма были спрятаны в ящик, где хранились вместе со старыми фотографиями, выбросить которые было жаль. Я ощущал некое родство души с этими несчастными, дни которых проходят в одиночестве, наедине с бутылкой, в воспоминаниях о потерянной семье, которая не хочет их знать.
В отличие он них, у меня, по крайней мере, было хоть какое-то занятие, благодаря которому мне удавалось на несколько часов в день отвлечься от грустных мыслей, а также зарабатывать средства к существованию. Литературное творчество явилось для меня своего рода спасательным кругом, и что касается процесса работы, то тут я соблюдал строгую военную дисциплину.
На свете нет лучшего оправдания неожиданно возникшему желанию остаться в одиночестве, чем быть писателем. Я быстро понял это, и не раз использовал данный аргумент, когда приходилось выпроваживать незваных гостей. Порой, разумеется, я просто прикрывался работой, чтобы прогнать их. Однако, если при этом я утверждал, что собираюсь целый день работать, они воспринимали это с уважением и оставляли меня в покое.
Помимо повода чем-то заняться, работа над новой книгой, как оказалось, давала неплохую возможность стравить пар — убрать из себя гнев и горечь. В период оформления развода мы с Линой общались исключительно через адвокатов, и мне было мучительно больно созерцать, как рушится вся моя прежняя жизнь.
Результатом всего этого явился роман «Дружные семьи», который начинается с того, что во время ограбления супермаркета преступник неожиданно захватывает в заложники группу домохозяек. Совместными усилиями им удается одолеть злодея, который погибает, проткнутый штативом для зонтиков. Домохозяйки замечают, что между ними есть много общего. Энергичные по своей натуре, они обладают изощренной и порочной фантазией, а кроме того, как оказывается, они все, как одна, несчастливы в браке. Они начинают втайне встречаться и в конце концов разрабатывают совместный план убийства мужа одной из них, обеспечив ей самой железное алиби. Вскоре это превращается у них в своеобразный спорт — убийства становятся все более эффектными, и чем больше страданий выпадает на долю мужей, тем большее удовольствие испытывают женщины. Расследующий преступления инспектор полиции подозревает, что все эти дела связаны между собой. Втайне он — убежденный женоненавистник, некая карикатурная копия «крутого детектива» Филиппа Марлоу. У него тоже существуют проблемы в семье, и когда он наконец выходит на след преступной группы, оказывается, что число участниц заговора больше, чем он думает. Его непосредственным начальником также является женщина, которая и организует убийство инспектора по заказу его собственной жены, играющей в этот момент в бинго [53] на глазах у всех. В заключительной сцене инспектор погибает в результате якобы случайного выстрела, практически одновременно с тем, как его супруга выигрывает главный приз — рождественскую утку.
Роман «Дружные семьи», являясь злобным выпадом против женщин с их врожденным сексизмом, стал для меня в определенном смысле лекарством от ран, нанесенных мне несправедливым, как я считал, решением Лины разлучить меня с дочками. Я вовсе не относил эту книгу к числу собственных удач, и принята она была достаточно прохладно, однако моя цель все же была достигнута в полной мере. Критика разнесла роман в пух и прах, однако я уже успел привыкнуть к подобным вещам, и это меня ничуть не волновало. Один рецензент, правда, нашел достаточно забавным описание стереотипов поведения разных полов и счел мой роман прекрасным ироническим комментарием к очередной прокатившейся по стране волне феминизма, что отнюдь не входило в мои планы. Это была просто посредственная книга.
В плане денег она также практически ничего не принесла мне. На внутреннем рынке, правда, роман раскупили, однако после уплаты алиментов и пособия бывшей супруге не осталось ничего. К счастью, у меня был еще небольшой запас от продажи предыдущих книг. Также кое-какие средства приносили отчисления из библиотек, однако я был вынужден ввести режим строжайшей экономии, что, впрочем, оказалось даже легче, чем я думал. В дачной местности тратить деньги особо не на что, в том числе и зимой, а поскольку с людьми я практически не встречался, то издержки на одежду и бензин отпадали сами собой. Главной статьей расходов моего домашнего бюджета была покупка спиртного, однако всегда существовала возможность перейти на употребление более дешевых марок. Ведь в конечном счете не так уж и важно, какую выдержку имеет виски.
Через несколько месяцев после появления «Дружных семей» меня посетила Лина.
Это случилось майским вечером, достаточно теплым, чтобы сидеть на улице, однако все еще довольно холодным, чтобы надевать при этом шорты. Прихватив бутылочку шотландского виски «МакАллан», я вышел в сад и устроился на пластиковом садовом стуле так, чтобы иметь возможность созерцать лужайку.
— Франк?
Ее голос донесся до меня как будто сквозь сон. Я так давно не слышал его, что теперь он показался мне каким-то незнакомым, или же я уже успел позабыть, как она говорит. Это повергло меня в настоящий ужас. Ведь я бесчисленное количество раз представлял себе этот момент, гадал, что именно она скажет в такой ситуации, пытался по оттенкам ее тона понять, одобряет она меня или же относится скептически к тому, по поводу чего я хотел посоветоваться с ней. Теперь же ее голос показался мне совсем чужим.
— Франк! Ты здесь?
Вне сомнений, это была она. Во мне проснулось что-то вроде паники. Я критически осмотрел себя с ног до головы. На мне было какое-то тряпье: ветхая белая футболка и древний кардиган, который к тому же когда-то принадлежал отцу Лины. Довершали наряд старые джинсы, без ремня, с дырами на коленях, а на ногах были тапки, которые я обнаружил в доме после того, как мы купили его. Я хотел было ретироваться, однако она, судя по голосу, стояла прямо за углом, а моя машина перегораживала въезд, так что я решительно не представлял себе, как это сделать.
Спрятав бутылку с виски за ножку стула, я плотнее запахнул кардиган. На нем не хватало одной пуговицы.
— А… вот ты где, — сказала Лина, выходя из-за дома.
— Привет, Лина, — отозвался я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно равнодушнее. В горле моментально пересохло и начало першить, и мне отчаянно захотелось прополоскать его остатками виски из стакана. — А я тебя и не слышал.
Зато я видел ее, и это подействовало на меня, подобно неожиданному удару прямо под дых. Волосы она собрала в пучок и закрепила на затылке, так что шея оказалась обнаженной. В черном топике, идеально сидящих джинсах и белых кедах она выглядела молоденькой девушкой. Лина улыбалась. Однажды мне уже случилось стать жертвой этой улыбки. То же самое произошло и теперь. Ей даже не нужно было ничего говорить — просто составить список своих требований, под которым я, чего бы она ни пожелала, моментально расписался бы собственной кровью.