— Я всегда говорила тебе, что ты медлительна и совсем не догадлива, но ты мне не верила, — пожурила она. — Но не переживай, никто из нас не является очень уж догадливым. Все мы невежественны, глупы и похожи на узколобых обезьян. Она похлопала меня по голове, чтобы до меня дошло как следует. Мне не нравилось, что меня называют узколобой обезьяной, но я была так восхищена своим открытием, что пропустила это замечание мимо ушей.
— У нагваля есть много других оснований для того, чтобы дать тебе эти кристаллы, — продолжила Клара, но будет лучше, если об этом он расскажет тебе сам. Единственное, что я знаю наверняка, — это то, что тебе следует сшить для них мешочек.
— Какой мешочек?
— Небольшой кисет из того материала, который, по твоему мнению, лучше всего подходит. Можешь использовать для этой цели замшу, войлок, пике или даже дерево, если так подсказывает тебе внутреннее чутье.
— А из чего ты сделала свой мешочек, Клара?
— Я никогда не получала никаких кристаллов, ответила она, — но когдато в юности я одно время пользовалась ими.
— Ты говоришь о себе так, словно ты — старуха. Но мне кажется, что за время нашего знакомства ты даже помолодела.
— Для того, чтобы создать видимость этой внешности, я делаю очень много магических приемов, — сказала она, по-детски отдаваясь смеху. — Маги только то и делают, что творят видимости. Взгляни, например, на Манфреда.
Услышав свое имя, Манфред поднял голову, оставаясь лежать под своим деревом, и пристально посмотрел на нас. У меня появилось странное чувство, что он точно знает, что мы разговариваем о нем, и не желает пропустить ни одного нашего слова.
— А что Манфред? — спросила я, неосознанно понижая голос.
— Глядя на него, можно поклясться, что это собака, сказала шепотом Клара. — Но он достаточно силен, чтобы творить иллюзии. — Она толкнула меня локтем и подмигнула, как заговорщик. — Видишь ли, на самом деле ты права, Тайша. Манфред — это совсем не собака.
Я не могла понять, добивается ли она моего согласия по этому поводу ради Манфреда, который, несомненно, слушал наш разговор, потому что даже привстал для этого, или же она действительно говорит правду о том, что Манфред — вовсе не собака. Прежде чем я смогла определить, в чем смысл ее слов, из дома донесся резкий шум, услышав который, Клара и Манфред бросились в его направлении. Я хотела последовать за ними, но Клара повернулась ко мне и резко сказала:
— Останься здесь. Я вернусь очень скоро.
Она побежала в дом, а Манфред последовал за ней по пятам.
Шли недели, за ними месяцы. Но я не обращала на время совсем никакого внимания. Клара, Манфред и я жили вместе в идеальной гармонии. Клара перестала оскорблять меня, а может быть, это я перестала обижаться. Все время я проводила в занятиях вспоминанием и кунг-фу с Кларой и Манфредом, который при своем весе в сотню фунтов был довольно серьезным противником. Я неоднократно убеждалась в том, что удар его головы ничуть не слабее удара кулаком призера соревнований.
Меня беспокоило лишь одно противоречие, которое мне все никак не удавалось разрешить. Хотя Клара и настаивала на том, что уровень моей энергии неуклонно возрастает, о чем можно было судить, в частности, по тому, что я теперь могла разговаривать с Манфредом, я была убеждена в обратном: я медленно, но верно захожу в тупик.
Всякий раз, когда мы с Манфредом оставались одни, мной овладевало неописуемое чувство расположения к нему. Я просто обожала его. Именно это чувство слепой любви послужило мне мостом, по которому я могла временами проникать в его мысли и настроения. Я поняла, что чувства у Манфреда просты и непосредственны, как у ребенка. Он мог переживать счастье, тревогу, гордость за какой-нибудь свой поступок, или страх, который мог мгновенно перейти в ярость. Но больше всего мне нравились в нем его смелость и способность к состраданию. Я чувствовала, что он действительно сожалеет о том, что Клара похожа на лягушку. В отношении своей смелости Манфред был уникален. Это была смелость развитого сознания, которое видит свои ограничения. Уже только это в Манфреде было совершенно непонятно для меня. Но было очевидно, что никто не смог бы выносить одиночество так, как он, не обладая этой непревзойденной смелостью.
Однажды во второй половине дня, вернувшись из пещеры, я присела отдохнуть в тени сапотового дерева. Манфред подошел, лег мне на колени и тут же уснул. Слушал его мерное похрапывание и чувствуя его теплую тяжесть у себя на коленях, я тоже стала засыпать. Я, наверное, уснула, потому что внезапно проснулась и поняла, что видела сон, в котором спорила со своей матерью о серебряных вещах. Во сне я настаивала на том, что после ополаскивания их не следует сразу же прятать в шкаф. Проснувшись, я увидела, что рядом стоит м-р Абеляр и смотрит на меня яростным холодным взглядом. Этот взгляд, его поза, аккуратность его одежды и сосредоточенность, с которой он на меня взирал, создали у меня впечатление, что на меня смотрит орел. Его вид вселил в меня благоговейный страх.
— Что случилось? — спросила я.
Температура воздуха и яркость неба изменились. Было уже почти темно, вечерние тени лежали на земле.
— А случилось вот что: Манфред привязался к тебе и высасывает из тебя энергию, как вампир, — сказал он, широко улыбаясь. — То же самое он делал и со мной. Между вами, кажется, установились довольно близкие взаимоотношения. Попробуй называть его зарио, и мы посмотрим, рассердится он или нет.
— Нет, я не могу сделать этого, — ответила я, поглаживая Манфреда по голове. — Он красив и одинок, но никак не напоминает ж-а-б-у.
Мне показалось нелепым то, что я произнесла это слово по буквам, но что-то во мне не желало произносить это слово, чтобы не обидеть Манфреда.
— Жабы тоже красивы и одиноки, — сказал м-р Абеляр, сверкая глазами.
Подстегиваемая внезапным любопытством, я наклонилась над Манфредом и прошептала ему на ухо: «Сапито!» Я сказала это так доброжелательно, что Манфред только зевнул, делая вид, что ему наскучили мои комплименты.
М-р Абеляр засмеялся.
— Пошли в дом, — сказал он, — а то он истощит всю твою энергию. И кроме того, там теплее.
Я столкнула Манфреда со своих колен и последовала за м-ром Абеляром внутрь дома. Я села в гостиной, приняв очень формальную позу, потому что чувствовала себя очень неловко, оставшись наедине с мужчиной в темном пустом доме. Он зажег керосиновую лампу, а затем сел на диван на почтительном расстоянии от меня и произнес:
— Насколько я понимаю, ты хотела задать мне какие-то вопросы. Сейчас как раз подходящее время для этого, поэтому давай, я жду.
В течение какого-то мгновения в моей голове было пусто. Оказавшись в поле зрения его пронзительных глаз, я потеряла самообладание. Наконец я собралась с мыслями и спросила:
— Что произошло со мной в тот вечер, когда мы с вами познакомились, м-р Абеляр? Клара сказала, что не может должным образом объяснить это мне, а сама я ничего не помню.