Делилю не приходилось встречать среди коронованных особ такого интереса к географии. Еще больше радовало стремление русского царя просветить Россию. Делиль рекомендовал Петра в члены Парижской академии наук, написал характеристику ему как ученому. Привез царя на заседание Академии. Академики показывали царю модель машины для подъема воды, коллекцию «небесных камней», звездные атласы, археологические находки. Живой ум Петра, а главное, горячий уважительный интерес к наукам произвели большое впечатление. Не случайно позже, когда обсуждалась кандидатура Петра в академики, его приняли единогласно. Академикам льстило, что «такой славный монарх из любви к художествам и наукам так и себя вознизить соизволил, и у партикулярных персон место себе взять удостоил»…
— Хватит, хватит, — взмолились мы.
Остановить Молочкова не удавалось, он заваливал нас все новыми сведениями о научных аппетитах Петра. Причем аппетиты его с годами не убывали.
Известный физик, к тому же математик, к тому же ботаник, Реомюр показывает ему подготовленные для печати рисунки по истории искусств. Цветные рисунки в печатном деле были в новинку. Удаляют катаракту больному старику — Петр присутствует при операции и поздравляет прозревшего. Фабрика зеркал… фабрика гобеленов… фабрика ткацкая… устройство фонтанов…
Новинки европейской техники, науки он пожирает без разбору, ему хочется все увидеть, попробовать, перенять. Чтобы вникнуть, ему не хватает образования, его цепкий быстрый ум часто скользит по поверхности, остановиться некогда, да и вряд ли бы он сумел постичь философию Локка, но познакомиться с ним ему надо, послушать его, так же как математика Фергюсона. Список тех, с кем он встречался, включает крупнейших ученых того времени — астроном Галлей; французский математик Вариньон; тот, кто развил теорию о сложении и разложении сил, — механик Далем; астроном Жак Кассини…
Чудеса науки, изобретательности не дают ему покоя: России следует быстрее приобщаться к богатству человеческого гения, ей необходимо просвещение, нужны ученые, он уверен, что науки можно пересадить на русскую почву, и они примутся, зацветут, как привезенные им лимонные, апельсиновые деревья в Летнем саду.
В Англии Петр, посетив Гринвич, обсерваторию, садится за телескоп. Часами следит за движением звезд. Объясняет свой интерес тем, что астрономия потребна мореплавателям. Ему надо как-то оправдать перед самим собою потерю времени, жадное любопытство, таинственное, необъяснимое влечение. Перед взором Петра открывается бездна Вселенной, мерцающая мириадами миров. Моряку-капитану вовсе не обязательно сидеть в Гринвиче за телескопом. Астрономия — волнующая наука, хотя бы прикоснуться к ней, попробовать ее сладость, ужас вечности…
Видимые звезды Господь Бог создал, конечно, для мореплавателей, однако телескоп открывал Петру полчища других, неведомых звезд, разного цвета, блеска. Эти-то зачем, что они означали?
Уверения Брюса в могуществе астрологии он отвергал, не могли звезды руководить решениями Петра. Но что-то там, в небесах, было начертано, какие-то письмена, о чем-то мерцали, перекликались между собой созвездия, — грядущие события, будущее, может его собственное, если бы он мог прочесть эти письмена…
В Германии не было тогда ума столь грандиозного, как Лейбниц. Может показаться, что их пути пересеклись случайно. Ни тот, ни другой не нуждались друг в друге. Но уж слишком много подобных случайностей в жизни Петра.
Оказалось, что у Петра зрело стремление «исторгнуть своих подданных из состояния варварства». Они увлекали друг друга своим интересом, Лейбниц предложил организовать в России наблюдение над магнитным склонением, реформу учебного дела, они обсуждали, как сделать суды честными, как усовершенствовать законы. Лейбниц чувствовал, что перед ним человек поступков, из теорий, мыслей, идей этот могучий дух извлекал возможность действия.
В 1705 году смерть увела Софию-Шарлотту. Горе Лейбница было велико, он признавался, что потерял самое величайшее счастье, на какое мог рассчитывать человек; у королевы, считал он, были невероятные способности к пониманию труднейших вещей и стремление к расширению знаний. В отчаянии он оставил свои занятия наукой, прекратил переписку. Понадобился целый год, чтобы Лейбниц пришел в себя.
Лейбниц знал про ученых, которые достигали высокого положения при дворах, были среди них советники, министры, наставники принцев, некоторые ученые отличались в сражениях, были хорошими дипломатами, но чтобы короли всерьез интересовались наукой, таких примеров, кроме Софии-Шарлотты, он не знал. Русский царь в этом походил на его любовь.
Чиновники исторических наук упрекают Петра за то, что он не доводил своего дела до конца. Как будто кому-то из правителей это удавалось. Многие начинания Петра не закончены, они остались призывом, но толчок был сделан.
В этом они схожи — Лейбниц и Петр. У Лейбница не было времени пройти до конца своих идей, слишком много кипело и рождалось их в его голове. Его дело было открыть, начать…
Положительно этот бледный худенький немец, неутомимый рассказчик, выдумщик, всегда веселый, остроумный, женолюб, все больше нравился Петру. Осенью 1712 года в Карлсбаде Петр проводил с ним все свободное время, брал его с собою в поездки по Германии, они в подробностях обсуждали план создания в России Академии наук.
Почитая Петра, веря в него, Лейбниц все же не представлял, что Академия наук в России будет действительно создана. Когда же дело стронулось, радости его не было границ.
«Покровительство наукам, — писал он, — всегда было моей главной целью, только недоставало великого монарха, который достаточно интересовался бы этим делом».
И вот такой монарх нашелся. Лейбниц хотел быть при нем Солоном, тем древнегреческим мудрецом, что наставлял лидийского царя Креза. По дороге в Дрезден Лейбниц рассказал Петру о разговоре между Солоном и баснописцем Эзопом. Как известно, Крез считался самым богатым человеком в мире. Показывая Солону свои сокровища, он спросил, знал ли Солон кого-либо счастливей Креза. В ответ Солон поведал ему историю двух братьев, мать которых была жрицей богини Геры. Богатыри, когда не было волов, сами впряглись в колесницу и привезли мать в храм. Тогда она обратилась к Гере с молитвенной просьбой наградить сыновей высшим счастьем, возможным для человека. Богиня Гера выполнила ее просьбу. И что же — в ту же ночь оба сына тихо умерли во сне.
Легенда эта не понравилась Крезу. Будущее свое он считал обеспеченным и словам Солона о том, что боги не позволяют человеку предвидеть будущее, он не придал значения.
— Считать счастливым человека еще живущего — все равно что объявлять победителем воина, еще не закончившего поединка, — заключил Солон.
Через день Эзоп встретил на улице Солона и сказал ему:
— Дорогой мудрец, не стоит разговаривать с царями, но если пришлось, то лучше говорить приятные вещи.
— Дорогой Эзоп, — ответил Солон, — с царями разговаривать не стоит, но, если пришлось, лучше им говорить правду.
Спустя год Крез потерпел поражение в войне с персидским царем Киром, попал в плен, и его возвели на костер, чтобы сжечь. Когда подожгли хворост, Крез вспомнил слова Солона и стал кричать: «О Солон, о Солон!» Кир, не поняв, приказал залить костер, спросил, кого Крез призывал. Крез рассказал о предупреждении Солона, теперь только он понял, как глупо было богатство считать равным счастью.