Все ждали, что ответит Петр — вспылит, разразится скандалом либо проглотит пилюлю, примет поздравление, как бы не заметив намека.

Спокойно дослушав посланника, он вдруг спросил, читает ли тот по-латыни. Получив утвердительный ответ, Петр принес из своего кабинета томик Эзопа, нашел нужную басню, подал посланнику.

— Читайте, читайте, — сказал он.

Там оба героя, козел и лиса, свалились в колодец, лиса выбралась оттуда по рогам козла и стала над ним смеяться.

Посланник заулыбался, как бы переводя все в шутку. Все молча смотрели на него. Осуждающе, не принимая его улыбки.

Он неловко поклонился.

— Желаю вам приятного вечера, — сказал Петр и удалился.

Глава двадцать восьмая СНЫ

К своим снам Петр относился внимательно, можно сказать, — всерьез. Упорно пытался разгадывать смысл второй жизни, что приходила по ночам. Просыпаясь, звал дежурного денщика, диктовал ему сновидение. Были сны, которые повторялись, чаще всего кровавые кошмары. Во сне он плакал, мать вытирала ему слезы, открывала сундук, чтобы достать рубаху, из сундука выскакивали отрубленные головы…

Были сны запутанные, но что-то означающие: корабль никак не мог пристать к берегу, Петр командовал, но какие-то карлики переставали грести, он накидывался на них с палкой, и тогда появлялся рой пчел, Петр отбивался от них, забирался в каюту, там его встречали ученые в париках, они показывали незнакомые карты, подавали ему подзорную трубу, и он видел, как дубовая роща идет по полю и на ветвях несет окровавленного Карла.

В снах таились предупреждения, советы, Яков Брюс толковал их по-своему, все больше к замирению. Некоторые сны Петр разгадывал сам: во сне он увидел, как солдаты гонят по берегу моря стадо тигров, и после этого решил продолжать войну.

Вещие сны появлялись редко. В них приходили братец Иоанн или Лефорт, что-то советовали, напоминали. Была жива матушка, он показывал ей набережную с дворцами. В сновидениях бывало и весело, и больно и звучали какие-то умные, даже мудрые слова. Он там озорничал, пил, танцевал, был ребенком…

Сны — это было по части Гераскина. У него ни одна ночь даром не пропадала. Он смотрел сны, как телевизор. Всякий раз ему снилось что-то чрезвычайное, потрясающее, всякие ЧП, аварии, свидания, бабы. До появления учителя его сны заменяли нам устные рассказы. Сны у него были подробными, все в них было связно, толково. Последнее время ему снилась выпивка. Гераскин любил пиво. Он разбирался в сортах, в пивзаводах, накопленная за болезнь жажда прорывалась во снах видениями тяжелых кружек с пышной, льющейся через край, легкой пеной. Он спускался в подвалы к холодным пивным бочкам, от них тянулись шланги. Пиво хлестало, как из брандспойта. Черное пиво, светлое, рыжее, золотистое. Пиво сладковатое, горькое, имбирное, жгучее, пряное. У пива, доказывал нам Гераскин, хмель самый лучший — чем больше человек пьет, тем веселее и добрее становится. Пивной дух производит расположение к людям. Водка же, наоборот, производит злобу и драчливость.

Грубое его лицо смягчалось, разглаживалось, когда он слагал оду пивному питию. Пиво прекрасно тем, что пить его нельзя наспех, процедура эта долгая, требует отдыха и приятной беседы. В парадной пива не напьешься. Даже у пивного ларька, на ветру или под моросью, — все равно у пивоглотов образуется душевное общение. Хотя ларьки пивной не заменяют, ларек от нашей бедности, все равно что завтракать на скамейке…

Рассказы о Петре вызвали у Гераскина серию снов, в которых Петр по его совету поворачивал Россию на пивной путь. От водки перестраивал на пиво. Вследствие чего происходило потепление нравов и расцвет страны.

— Прямо при тебе расцветала? — уточнял Антон Осипович.

— Тому, кто снов не видит, объяснять бесполезно, — отбивал его выпады Гераскин. — Подхожу я к Петру Алексеевичу, так и так, мол, Ваше Величество, предлагаю я перестроить все питейное дело. Он сразу ухватил суть, не то что вы, потомки, обнял меня, трижды расцеловал, говорит: езжай, Евгений, к чехам, изучи, как у них дело поставлено в Пльзене, потом дуй в Баварию! Собрались тут Меншиков и прочие руководители, стали пробовать разные сорта, которые вводить мы с Петром хотели, — немецкое, ирландское. Я докладываю, сколько Россия сэкономит, если водочное безобразие кончится. Кто-то предложил перейти на брагу. Можно, конечно, и на брагу, только пиво дешевле и полезнее, я цифрами и кружками доказываю, увлекаю всех так, что решается в пользу пива. Начинается новый путь развития. В народе столько силы прибавляется, что никто Россию догнать не может. Считайте сами. Допустим, самое большее в день пять кружек. Вместо маленькой. Умножим в месяц, если кружками…

И он всех втянул в сладостные вычисления.

Молочков не соглашался, когда Петра изображали гулякой, пьяницей. Гульба бывала, пьянка бывала, но между делом, а не вместо дела. Причем и выпивки Петр устраивал с выдумкой, весельем, с фантазией, пусть странной, но была игра, было что-то, кроме глухого пьянства. Молочков рассказывал про карнавальные шествия, когда несли по улице князя-папу, следом на волах ехали кардиналы, а следом в санях, запряженных медведями, шуты, дьяконы. Сам Петр был дьяконом, угощал всех большим ковшом с гербом орла, и распевали гимны. Вроде такого, и Молочков читал нараспев:

Во имя всех пьяниц

Во имя всех скляниц

Во имя всех шутов

Во имя всех сумасбродов

Во имя всех

Во имя всех водок

Во имя всех вин

Во имя всех пив

Во имя всех медов

Во имя всех

Во имя всех

Во имя всех браг

Во имя всех бочек

Во имя всех ведер

Во имя всех кружек

Во имя всех стаканов

Во имя всех чарок

Во имя всех карт

Во имя всех Табаков

Во имя всех кабаков

Яко жилище отца нашего

Бахуса

Аминь!

— Аминь! — повторил Гераскин, и откуда-то из кармана у него появилась бутылка с темной жидкостью, которую он мгновенно разлил по чашкам. Противостоять искушению было невозможно, несмотря на строжайшие запреты врачей. Бывают моменты, когда дьявол обретает силу неодолимую.

Глава двадцать девятая МАСКА

Папа Римский Климент такой-то, будучи наслышан о русском императоре, решил поместить в музей восковых фигур в Ватикане фигуру Петра. Музей собрал величайших, прославленных людей европейской истории, начиная с Древней Греции и Рима. От Аристотеля и Марка Аврелия до Людовика XIV. Там можно было увидеть и Кромвеля, и Филиппа Испанского, Лоренцо Медичи и Ришелье… Оказаться в столь избранной восковой компании означало высшее признание если не добродетелей, то во всяком случае славы. Петру было отведено место, он был приглашен и будет выставлен. Никто не откажется войти в первый ряд знаменитостей. Тщеславия Петру хватало. Злободневные знаки отличия Петра не заботили, ему подавай всемирную славу, к ней он относился ревниво, и в пространстве — в смысле всеевропейского признания, и во времени — на века, не меньше. Он и титул императора учредил для себя, и звание Великого тоже при жизни заполучил. Гении малым не довольствуются. У них свои мерки. Они не стесняются, скромность в одежде, в еде, в жилище — это пожалуйста, цена не этим определяется. Ломоносов писал, что быть шутом не хочет даже у Господа Бога. И Пушкин повторил его фразу применительно к себе. Они возносят себя выше Александрийского столпа, что Данте, что Пушкин, что Маяковский, что Гёте.