Он понравился мне тем, что говорил прямо и открыто и, по существу, хотя и коряво, но вполне реально описывал ситуацию. Иное дело, что я не представлял и не представляю, как живет с ним Света – с ее завышенными амбициями. Все-таки учительница. Все-таки разные книжки читала, пока не наступил рынок. Так же не представлял доблестного восточного бизнесмена в роли наставника Вишенки. Но за мальчика я опасался меньше всего. Если Вишенка притерся в этом богатом стойле, значит, у него есть какие-то свои соображения, которыми он пока не поделился. Наши с ним отношения допускали как предельную взаимную откровенность, так и право на умолчание.
Атаева в той беседе я заверил, что готов выполнить любые его требования и условия, кроме одного: с мальчиком не расстанусь никогда. Этого он может, если захочет, добиться единственным способом, то есть лишив меня жизни. Атаев сперва поморщился, потом добродушно рассмеялся. «Какие-то чудные люди. Все просрали, страну у вас отобрали, землю отобрали, жен отобрали, ложись и помирай спокойно, а вы все цепляетесь за прежние цацки. Скажи, Володя, пожалуйста, зачем тебе мальчик, если ничего не можешь ему дать? У тебя нет ничего. Ни денег, ни ума, ни достоинства, одна бутылка в голове. Зачем тогда мальчик?»
Ответа ему не требовалось, еще немного поцокав языком и сокрушенно покачав головой, отпустил меня со словами: «Хорошо, иди, подумай… Сейчас Саша на улицу выйдет».
Это было два месяца назад, после той встречи много воды утекло…
Света положила трубку и окаменела, застыла в каком-то подозрительном ступоре. Я к ней подошел и, обняв за плечи, отвел на кухню. Поставил чайник на плиту.
– Сейчас горяченького попьем… Ну, что?
Сидела молча – и лицо неживое.
– Светка, очнись! Что сказали? С кем говорила?
– Кажется, я схожу с ума. Знаешь, такой звонкий молоточек вот здесь, – показала за ухом. – Тук-тук-тук! Выдалбливает ямку. Что делать, Володечка?
– Придется выпить, – я налил водки и напоил ее из своих рук, как микстурой. Ничего, проскочило, только чуть-чуть задохнулась. Я сел напротив и закурил. Надо было как-то ее приободрить.
– Света, давай рассуждать здраво. Ты знаешь Вишенку, его не так просто обидеть.
– Лучше замолчи.
– Допустим, его действительно похитили. Наверняка это связано с твоим мужем. Значит, потребуют выкуп. Ведь он заплатит, верно? Конечно, заплатит, тут и говорить не о чем…
– Руслан тоже исчез.
– Да, исчез. Но ведь не улетел на небеса. Объявится. Что тебе сказали? Куда ты звонила?
– Я разговаривала с Кузьмой Савельевичем и с Квазимодой.
Потянулась за сигаретой, я щелкнул зажигалкой.
– Петр Петрович сказал, что принял все меры. У него большие возможности, он в органах служил.
– Ну вот видишь!
– Что – видишь? Что – видишь? Он придуривается, он что-то знает. Я больше никому не верю. Ах, какая же я тварь!
– Ты о чем?
Не ответила, но без того понятно.
– Не надо, не казни себя. Твоей вины тут нету… Хорошо, поедем.
– Куда?
– Как куда? В этот ваш «Золотой квадрат». Нельзя сидеть на месте, надо что-то делать.
– Посмотри на себя в зеркало, Володечка.
Я посмотрел: ничего страшного. Вид, конечно, потасканный, нездоровый, на щеках голубоватые тени, но в лице с выдвинутым вперед массивным носярой проступает нечто целеустремленное, орлиное. Про таких мудрецы говорят обыкновенно: этот человек своей смертью не помрет.
Уехать не успели: раздался звонок в дверь – и явился Федя Каплун. Выглядел он ничуть не лучше меня – опухший, непросохший, с недельной щетиной, – но я обрадовался его приходу. Как же я забыл про него? Ведь это тот, кто нам нужен.
ПОХИЩЕННЫЙ
Мальчика привели к Исламбеку Гараеву, директору фирмы «Топаз». Ночь он провел в подвале, на какой-то вонючей рогожке, но выспался нормально. Приключение вообще ему нравилось: все необычно, как в кино. Когда в коридоре возле раздевалки его остановил незнакомый парень и, озираясь по сторонам, спросил, как его зовут, он сразу заподозрил неладное, но охотно пошел на контакт. Вышел с посыльным на двор – и дальше, за школьную ограду, где в машине его якобы ждал человек, который хочет сказать что-то важное. По дороге мог десять раз сбежать, но не сделал этого. Причина – обыкновенное любопытство. В последние дни он словно чувствовал, должно произойти событие, которое изменит его жизнь. О-о, поскорее бы! Школа, режим, надзор за каждым шагом – все к черту! Он не говорил мамочке, не хотел расстраивать понапрасну, но внутренне так и не смог привыкнуть, приспособиться к привалившему счастью в виде элитарной школы, Интернета, роскошного мустанга, суперроликов, мобильника – и прочего, прочего, то есть всего, что можно купить, когда есть башли в кармане. Возможно, дары судьбы он воспринимал без радости потому, что за ними стоял черный дядька Руслан, который недавно по какому-то затейливому капризу ума потребовал называть его папой. Услышав такое, Саша усмехнулся про себя, но вслух вежливо ответил: «Конечно, отец. Как прикажете». Черный дядька, конечно, почувствовал издевку, но никак этого не проявил, напротив, дружески растрепал его волосы. Он вообще Сашу никогда не наказывал, хотя однажды мальчик случайно подслушал, как тот сказал матери: «Волчонок растет, Света. Пора натаскивать…»
Саша не осуждал мать за то, что бросила отца и переселилась к богатому черному дядьке, полагал, что любая женщина имеет право выбирать, с кем ей жить, так же как мужчина всегда может выбрать себе попутчицу по вкусу. Единственное, что его огорчало, так это отсутствие собственного выбора. Он не решался оставить мать в богатой берлоге, в руках черного дядьки, хотя предпочел бы жить с отцом, который, по крайней мере, был более вменяем. С матерью, в сущности, не о чем было говорить, и, может быть, именно поэтому она вызывала у него приступы любви, доводившие до слез. Она была беспомощнее, чем птичка, посаженная в клетку.
В машине, в серебристом «Фольксвагене», на заднем сиденье расположился пожилой мужчина, которого Саша толком не успел разглядеть: парень сзади подтолкнул его в салон – и через минуту они уже мчались по шоссе на полной скорости. Через стекло успел увидеть телохранителя Ахмета, который беззаботно помахал ему рукой. Дальше все происходило тоже как в кино: пожилой мужчина сунул ему под нос влажную тряпку, Саша нюхнул пару раз – и сладко уснул.
…В господине, который сидел на кожаном диване и попыхивал короткой трубочкой, Сашу поразили розовые маленькие ушки с острыми кисточками сверху, как у рыси, а также глаза, пронзительные, бесстрашные, устремленные, казалось, не на мальчика, а сквозь него. Саша оценивал людей не рассудком, как взрослые, а чутьем, и редко ошибался. Человек на диване был мудрый, всезнающий, но в его сердце скопился черный огонь, как в котле с кипящей смолой. И серая, пронизанная золотыми нитями аура вокруг головы; на мгновение мальчик даже зажмурился. Мужчина поманил его пальцем и указал на скамеечку внизу.