— А-а, да.
— Одно название чего стоило — “Патологическое стремление к богатству и власти”! Та еще статейка! От каменного века до наших дней…
— Да, было дело, — скупо отозвался Арсен Саманчин, подумав, что и та статья сыграла свою роль, спровоцировала недовольство, вот и мобилизовали для отповеди богословов, а те и расстарались. И за всем этим стоит все тот же Эрташ Курчал. В этом Арсен не сомневался. — Ладно, Кумаш, — добавил он, прижимая мобильник подбородком, — буду иметь в виду. А сейчас мне надо двигаться. Пока, Кумаш!
— О'кей! Арсен, не мне тебя учить, но смотри, что вокруг тебя закручивается. Письмо мы дадим, другого выхода нет. Богословы от нас не отстанут.
— Да какие они богословы! Лицедеи!
— Ну, это я так, в шутку. В общем, ты же горец, сам должен знать, где подъем, где уклон, а где пропасть. Счастливого пути…
— Спасибо. Я поехал, — ответил Арсен Саманчин, пытаясь сообразить, что означало это напутствие — предостережение в дорогу или нечто более жизненно важное?
Потом последовали еще два звонка из редакций, но беспроблемные…
Задержавшись лишь на заправке, Арсен Саманчин уже приближался к серпантину грунтовой дороги в горах. Петлять по подъемам и спускам по-своему романтично, и виды открываются вокруг красивые, но требуется повышенное внимание за рулем и для автомашины нагрузка. Сосредоточившись на вождении, Арсен Саманчин размышлял не без огорчения о том, как односторонне, предвзято комментируется в прессе его выступление на медиа-форуме: спорных выступлений на разного рода конференциях бывало у него много, но такая организованная травля идет, пожалуй, впервые. И это происходит почти демонстративно — он, Арсен Саманчин, уезжает, откладывая на потом то страшное, что вынашивал в душе и о чем никто на свете знать не знает, а тот, кто давит все и вся вокруг своим немереным богатством, кто спекулирует на чужих трагедиях, преследует его, настигает и наносит, как ему думается, идейный нокаут. А раз так, то и ему нечего воздерживаться, завершив охоту с арабскими принцами, надо выходить на финишную прямую…
Трудно было отделаться от этих фатальных раздумий. Он ехал уже четвертый час, уже представали перед взором все более знакомые, с детства родные места, оставалось около часа езды до родного Туюк-Джара, самого большого аила и некогда самого крупного колхозного хозяйства во всей округе, а все те же мысли роились в голове у Арсена. И странным образом, как бы он ни удалялся в пространстве, почти детское, сентиментальное желание, которое вроде бы не должно быть свойственно взрослому и отнюдь не слабовольному человеку, неотступно преследовало его: желание свидеться тотчас — если бы это было возможно! — здесь и сейчас, свидеться и поговорить с Айданой. Как прекрасно было бы ехать вместе в родное селение, сидя за рулем, рассказывать ей, куда и почему он направляется… Перед выездом он пытался до нее дозвониться, хотя и знал, что это исключено, но так и не услышал ее “Алло!”, так и не смог сказать ей перед отъездом хотя бы несколько слов — не допустила этого нынешняя ее суперсудьба, а точнее, судьба, подвластная супершоумену… В сумбуре этих раздумий только и оставалось, что возмечтать, будто Айдана здесь и он разговаривает с ней.
И тогда она оказывалась сидящей рядом, прикасаясь плечом. Она была очень внимательна и, конечно, красива, она и должна была быть красивой, ведь для любой женщины быть красивой — первозначное условие бытия, так заведено в роду человеческих существ. И, что уж скромничать, Айа действительно была красива от природы — и ростом, и фигурой, и ликом, и глазами, всегда оживленно поблескивающими из-под черных ресниц, и волосами, подстриженными до плеч, то зачесанными назад, то обрамляющими чистое лицо, будто кулисы — сцену. А голос! Тут уже надо обращаться к Богу и благодарить Его за красоту и силу, данные голосу ее. Не так ли, Айа? Ах, извини, не стоило об этом упоминать. Понимаю, понимаю, удручаюсь, унижаюсь, казнюсь. Ведь ты пошла по рукам ловкачей-шоуменов, почти как диск, который можно включить и выключить в любое время. А меня, обалдуя, пустила по ветру. Но об этом потом…
— Стой! Куда ты? — встрепенулся Арс. Но ее уже не было рядом…
В аиле ждут — столько родственников! — сестра родная, зять-кузнец, племянники, шурины, двоюродные, троюродные и прочие родичи и, главное — сам Бектур-ага, считающий часы и минуты до его прибытия, ведь времени уже в обрез, арабские принцы прилетают через пять дней — семнадцатого июля в семнадцать ноль-ноль, в Аулиеатинский аэропорт, на своем личном самолете. Все вопросы с аэропортовскими службами согласованы по интернету — получилось досье целое по прилету и с пока открытой датой вылета. Все это время самолет с экипажем будет находиться в аэропорту, или, как предпочитает говорить сам Бектур Саманчин, “на аиропорту” (для них, арабов, личный самолет все равно что для тебя — твоя “Нива”), короче говоря, все проработано согласно бизнес-плану. А он едет себе на своей “Ниве” то ли вправду, то ли в воображении… Вдруг она снова оказалась рядом…
— Ты куда едешь, Арс? — спросила она его.
— Ой, извини, Айа, — проговорил Арс, выкручивая руль вильнувшей от неожиданности машины. — Я тебе звонил и не смог дозвониться. А ты сегодня в том же платье, в каком была — помнишь? — в хайдельбергском парке, тебе оно очень идет.
— Так я его берегу, для тебя нарядилась, Арс.
И тут он переменил тон:
— Куда едем, туда едем, но давай поговорим всерьез. Надо что-то делать, Айа.
— Давай поговорим, если хочешь.
— Пусть не будет для тебя дурным сюрпризом, имей в виду: дело может кончиться плохо. Твоей жизни это не коснется, но…
— А что, что такое? Это коснется твоей жизни?
— Не только моей.
— В чем дело, Арс?
— Видишь ли, ты умная, сильная, красивая женщина. Тебе дан божественный голос, чтобы пела ты под божественную музыку. Но оправдываешь ли ты ожидания Бога? У тебя ведь теперь иной бог, бизнес-бог, имя его Эрташ Курчал, Курчал-Мычал — будь он проклят! Он не просто богач жирующий, пусть бы себе, Эрташ Курчал — дьявол в мантии шоумена. Он ненавидит все, что не под его рукой. Раскусил сразу, учуял нюхом…
— Следи за рулем, Арс!
— Не беспокойся, Айа, все будет в порядке.
— Ну да, ты же похвалялся когда-то, что за рулем ты — ас.
— Может быть, и так. Но ты послушай, я доскажу. И вот учуял он, хищник, нюхом своим, кого я имел в виду уже в заголовке статьи “Патологическое стремление к богатству и власти”, а статья опубликована в московской газете.
— Я пока не читала, Арс. Но говорят, никто там персонально не упомянут.
— Я и не собирался кого-либо упоминать. Нет такой необходимости. Понимаешь, речь идет об общей неотвратимой тенденции — стремлении к богатству и власти. Причем, неважно — впрямую владеть властью или иметь возможность купить ее, и то и другое сойдет. Я пытался сказать, что для власти нужно богатство, как для дыхания — воздух, а богатство требует власти, опять же как дыхание — воздуха. Так устроено в жизни. Власть и богатство друг без друга не могут обходиться, а опасность хронической тяги через богатство к властолюбию и наоборот в том как раз и состоит, что цель здесь достигается любым способом и во что бы то ни стало. И тут уж что кому на роду написано: кто-то усладу найдет, кто-то с проклятием в могилу уйдет. А этот тип живо учуял, что в статье изобличается его супостатская сущность…