На эти размышления Петра натолкнул Василий, денщик его, который как заполошный бегал по усадьбе и дому, подгоняя иных слуг. Все они были обряжены на иноземный манер, коий им ну никак не подходил, и смотрелся инородно. Конечно можно это отнести только к черни, но не получается, потому как и родовитые дворяне выглядели ничуть не менее забавно.
Сам Петр, облачаясь, отметил некоторое неудобство от подобного покроя. Камзол приталенный, до колен. Оно может и красиво со стороны‑то смотрится, да ноги несколько стесняет. Кафтан тяжел, крой неудобен, рукава с большими манжетами, за которыми можно хранить целую канцелярию.
Кстати, многие именно так и носят бумаги, говорят такую привычку имел и дед. Бывало, придет мысль прямо в седле, так он не сходя на землю, тут же принадлежности истребует и на любом клочке бумаги проект указа набросает, а потом ту записку за манжет. Эдак вернется с прогулки, а по манжетам уж несколько документов распихано.
Короткие штаны, с застежками под коленом. Чулки шерстяные, по случаю зимы. Башмаки неудобные, с пряжками большими. Правда, сейчас на нем ботфорты, в них куда сподручнее в седле сидеть. Похоже, последние, это самое удобное из всего гардероба. А ведь Петр иного одеяния никогда и не носил, только по иноземному манеру. Даже во время многомесячной охоты, пребывал в таком же платье. Хм. И раньше он находил одеяние вполне удобным. С чего бы это?
— Петр Алексеевич, преображенцы готовы. Вещи почитай упакованы. Еще самая малость, и можно выдвигаться, — радостно доложил Иван Долгоруков.
На дворе ясный солнечный день пятнадцатого февраля одна тысяча семьсот тридцатого года. После ранения Ивана и болезни Петра прошел почти месяц, потому оба они сейчас чувствуют себя полностью здоровыми. Значит, можно и в путь выдвигаться. Холода простоят еще долго, а потом наступит самая настоящая распутица, но это не могло остановить молодого императора от намеченного.
Не сказать, что месяц выдался легким. За это время Петру пришлось приложить изрядно усилий, чтобы показать всем, отсутствие каких‑либо значимых изменений, произошедших с ним. Он все так же мало интересовался делами государственными и не посещал заседания верховного тайного совета. Правда пару раз, верховники устраивали заседания прямо в усадьбе. На тех заседаниях присутствие Петра было просто необходимо, так как предстояло подписать ряд указов.
Кстати, некоторые из них, где противоборствующие стороны так и не пришли ни к какому соглашению, он так и не подписал. Удалось отговориться тем, что коли нет согласия, то стоит лучше обдумать вопрос, дабы решение оного устроило всех. Ох и тяжко, идти по лезвию ножа. Оно ведь как, и Долгоруковым излишне потакать нельзя и насторожить их не хочется.
Иван кстати, как это уж было не раз, с родителем своим помирился, то ни раз навещал раненного. Ну не препятствовать же в этом отцу. В эти часы посещений, Петр настойчиво прятался либо за спинами преподавателей, вдруг воспылав жаждой учебы. Либо, уходить за рясу духовника, проявляя завидную набожность. Последнее легко объяснялось чудесным его исцелением.
Навещали его и невеста и Лизавета. Для них он выкраивал время в своем плотном расписании. А оно и впрямь было плотным. Учился и молился он весьма усердно. Правда при этих посещениях Петр чувствовал себя человеком вступившим на тонкий лед. Катерина, будучи его официальной невестой, удостаивалась особого обхождения, хотя ничего подобного не требовала, будучи тихой, скромной и где то печальной. Казалось бы, жених император, к тому же чудом избегнувший смерти, тут радостью следует светиться. А нет ничего этого. Ведет себя так, словно покорилась своей судьбе, которая ее и не радует вовсе.
С Лизаветой все иначе. Она как всегда жизнерадостна, ведет себя шумно. А главное, постоянно кокетничает и заигрывает. То позу займет соблазнительную, то глазками стрельнет эдак игриво, то ластиться начинает как кошка. Чего греха таить, красавица она и стати все при ней, Катерина на ее фоне явно проигрывает. Вот только Петр никак на то не реагировал, да еще частенько, как бы в шутку, то Лизой назовет, то тетушкой любимой. Цесаревна от такого была не в особом восторге, но оставалась все так же решительно настроенной. Не останавливало ее и то, что порой Петр не находил окна, в занятиях, для приема любимой тетушки. Не принятая раз, она возвращалась в другой.
Петр даже подумывал о том, чтобы отозвать из украинской армии Бутурлина, бывшего ее полюбовника. Но вовремя сообразил, что не недостаток мужского внимания виной такой настойчивости Елизаветы. В конце концов у нее был Лесток, не юноша, а вполне крепкий мужчина. А вот того, чего добивалась тетка, Петр дать ей не мог. Да попросту и не хотел. Поставить бы ее на место, но был еще и Остерман, явно принимавший ее сторону и ратовавший за их брак. Морда немецкая, так и не стал православным.
Разумеется бывал Петр и за пределами усадьбы. Чай не в заточении и не в осаде. Вот только выезды эти были связаны только с посещением церквей и под эскортом преображенцев. Впрочем, к чему та охрана было непонятно. Не иначе как от сановников и придворных, которые никак не могли пробиться к императору.
А вот простому люду, везло куда больше. Юный Петр, ни раз и не два, покидал коридор из гвардейцев, чтобы пообщаться с чернью. Под всеобщий восторг принимал на руки младенцев и детей постарше, которых с готовностью протягивали матеря. Как знать, глядишь и им перепадет толика от благословения господня, снизошедшего на помазанника божьего.
Но все это было позади. Впереди же, было многомесячное путешествие по святым местам. Скрашиваемое охотничьими забавами. При мысли об этом, сердце радостно зарепетало, а грудь невольно расправилась, наполняя легкие кружащим голову воздухом. Надо же, все еще в помещении, а уже мнится свежий воздух заснеженных просторов.
— Иван, а как же собаки? Лая не слышу. Нечто позабыл?
— Как можно, Петр Алексеевич. Обижа–аешь. Свора к нам присоединится на загородном тракте. А то как‑то несолидно получится, император отправляется на молебен по святым местам и свору собак с собой тащит.
— И впрямь, ерунда получается.
При этих словах, он стрельнул взглядом в сторону владыки Феофана, который в настоящий момент являлся духовником императора. Иных до себя он не допускал. Архиепископ Новгородский, известный широтой своих взглядов, только слегка покачал головой, мол осуждаю, но не препятствую, вернулся к чтению книги, которую держал на коленях.
После смерти Петра Великого, верный сподвижник в делах духовных и сторонник всех начинаний первого императора, испытал серьезные нападки со стороны своих противников. Но ныне, его позиции вновь начали укрепляться, благодаря приближению к молодому Петру. Правда не сказать, что он имел на него влияние, но само нахождение подле правителя, уже была защитой немалой. Дайте срок и всем еще аукнется.
— А что это, я только одних преображенцев вижу, — взглянув в окно, поинтересовался Петр.
— Так ведь сам сказал, две роты гвардейцев. Вот они две роты и есть.
— Иван, я сказал гвардейцев. А нешто у меня только один гвардейский полк?