— И в чем ты видишь причину?
— Доподлинно мне не ведомо, так как я тем вопросом специально не занимался. Но мнится мне, что причин тут несколько и все они важные. Одна из них в том, что хозяева мануфактур не следят за качеством, мол и так сойдет. И сходит. Принимают чиновники товар недоброго качества. Другая, в недостатке мастеров своего дела. Вчера крестьянин у сохи стоял, сегодня приписали к мануфактуре или заводу и он работным стал. А ведь толком‑то и не обучили, потому как за один день тому не обучишь. Да и учиться у людей особой тяги нет. Зачем, коли и так сойдет. И интерес у них отсутствует. Есть конечно те, кому работа в радость, да только мало их, очень мало. Крепостному‑то разница невелика, дадут на прокорм, чтобы с голодухи ноги не протянул и будет. А наемных работных людишек, дело свое знающих, совсем мало. Далее, стан тот уж расшатан, едва не разваливается и ремонта изрядного требует или вообще замены, но хозяин делать того не спешит, потому как траты лишние. А так, стан работает, товар хоть и плохонький выдает, но копеечку приносит. Сырье доброе дорого стоит. А так, закупил плохонькое, а продал как сделанное из доброго. Вот и выходит, что даже если у тебя все выйдет, не изменив отношения людского к делу своему, ничего не толкового не получится. Разве только завалишь всю Россию тканями, да склады парусами. Единственно только подешевле товар станет. Но того прибытка казне, когда бы ткани заграницу поехали, не будет.
— Угу, — быстро делая записи в книжке, угрюмо пробурчал Петр. Закончив же, вновь поднял взор на Нартова, — Я понял. Но то не твоя забота, Андрей Константинович. Ты главное сделай махину, чтобы она доброе полотно могла выдавать, остальное мое дело. А за слова твои спасибо. Признаться, по первости мнилось, что все куда как проще, а как копнешь малость, так впору за голову хвататься. Но и отступаться не буду, в том перед Господом нашим и людьми обет давал.
— Уверен, государь, что ты добьешься успеха.
— Как ты сказывал, в лепешку расшибешься, а машину измыслишь?
— Так, государь.
— Вот и я расшибусь, а своего добьюсь. Да, раз уж у нас речь о том зашла. Я тут подумал, а ведь и шьют одежду то же одинаковыми стежками, и то же работа состоит из одних и тех же движений. Как, осилишь швейную махину?
— Давай сначала с ткацкой разберусь, а там и за швейную возьмусь. А может студенты подберутся толковые, тогда вместе над обеими махинами работать начнем. Я помнится, первую свою махину в двенадцать лет смастерил. Глядишь, родственная душа найдется.
— Вот и договорились.
* * *
Высок, крепок, широк в кости, обветренное волевое лицо, уже покрытое морщинами, цепкий взгляд, в котором легко угадывается недюжинный ум, помноженный на богатый жизненный опыт. Иначе и быть не может, потому как сидящему перед ним мужчине никак не меньше пятидесяти. К этому возрасту мужчина уже вполне состоялся как личность и сумел чего‑то достигнуть, если есть к тому способность. Бывает конечно и иначе, но очень редко и зачастую благодаря какому‑нибудь счастливому случаю.
Яков Тимофеевич Батищев, [13] вот он каков, сержант понтонной роты, самоучка и самородок в деле механики. А кто разбрасывается самородками? Правильно, либо не знающий ценности подобного приобретения, либо человек слишком богатый. Петр не считал себя ни тем и ни другим. Ценить таланты людей, как он надеялся, он умел. Касаемо же богатства…
Да чего уж, богата земля русская талантами, да только ты поди еще найди тот талант, затерявшийся где‑то среди миллионов подданных. Он может от бога мастер, но уродился в каком‑нибудь сельце Привольном и все его помыслы направлены лишь на то, чтобы отработать барщину, вспахать свой надел, да на молитву, чтобы ниспослал Господь урожай, иначе семья с голоду ноги протянет. Иные даже в такой ситуации творят что‑нибудь, облегчая свой труд или принося пользу барину. Но кто отпустит его из крепости? Уж не барин это точно. Да завтра издай указ о том, чтобы людей с талантами направляли в столицу, так барин лучше разнесет в клочья придумку крепостного, всучит ему в руки древнюю соху и загонит на пашню.
Так что, как ни богата земля русская самородками, скрыты они, что золото, под толщей пустой породы. И проявить себя от того могут очень и очень не многие. Но бывает и вот так, как с Яковом Ивановичем. Попал на службу по рекрутской повинности, да был примечен кем‑то из сподвижников государя. Повезло ему, как повезло и России, так как явился свету еще один талант.
Петр, усадив Батищева на стул перед своим столом, слушал его с нескрываемым вниманием. Он хотел убедиться в том, что этот человек действительно настолько талантлив, как о нем говорил Нартов. Василий то же расстарался и собрал всю доступную информацию. Что и говорить, выясненное им внушало уважение. Правда от Миниха поступила иная, противоречащая вызнанному информация. Так, он не так давно отстранил Батищева от работ по реконструкции Охтинского завода, ввиду того, что тот не справлялся с возложенной на него обязанностью. Сержант Батищев вновь вернулся в Ораниенбургский батальон, в свою понтонную роту, для дальнейшего прохождения службы. Вот теперь Петр и старался составить свое личное мнение об этом талантливом человеке.
Нет, не так. Последние полчаса он просто слушает то, как увлеченно рассказывает Батищев о своем любимом деле. В том, что он не ошибся, юный император убедился очень скоро. Но… Таких людей можно слушать бесконечно долго, даже если ты ничего не смыслишь в предмете. Ты просто не в состоянии оторваться от рассказа по настоящему разбирающегося и знающего свое дело человека. А Петр, с некоторых пор, открыл в себе некую, нет не страсть, но сильную тягу ко всякого рода механизмам. Он даже влез в дедовскую библиотеку, надо заметить довольно обширную по направленности и богатую по насыщенности. Господи, чем только не увлекался покойный император.
— Ты уж прости, Яков Тимофеевич, но чувствую, если тебя не остановить, то ты можешь вещать и до утра. А у меня есть еще дела, да и завтра поутру на занятия. Ты‑то вон, уж мастер своего дела, а мне еще очень многому нужно учиться, — все же решил остановит казалось бы нескончаемый поток Петр.
— Хм. Простите, ваше императорское величество. Увлекся я что‑то, — Батищев поднялся и четко по военному встал во фрунт, — Разрешите идти, ваше императорское величество.
— Ты куда собрался, Яков Тимофеевич, — Петр даже брови вскинул от удивления. — Нешто решил, что мне захотелось сказочку на сон грядущий послушать? А ну садись. Ишь хитрец выискался. Весь вечер вещал как соловей, слова вставить не дал, а теперь — разрешите идти.
— Так… Хм… Ваше…
— С этой минуты, Петр Алексеевич или государь. Понял ли?