Алекс предложил ей кофе и коньяк. Рафаэлла согласилась на кофе, отказалась от выпивки и села на маленький диванчик, любуясь обстановкой. Через минуту он вернулся, и она заметила, что, когда он ставил чашку на стол, его руки дрожали не меньше, чем у нее.
– Я не была уверена, что застану тебя дома, – начала она неловко, – но решила все-таки заглянуть.
– Я же сказал, что буду дома. – Он серьезно смотрел на нее. – И сдержал слово, как видишь.
Она кивнула и отхлебнула горячего напитка.
– Как отпраздновал Рождество?
– Хорошо, – улыбнулся он, пожав плечами. – Для Мэнди это было настоящим событием, мама приехала за ней, чтобы забрать на Гавайи. Она обещала ей эту поездку уже целую вечность, кажется, они развлекутся на славу. Мама только что закончила новую книгу и нуждается в отдыхе. Как говорится, старость – не радость.
Он удивил и рассмешил Рафаэллу.
– Она никогда не состарится. – И она рассказала ему новость, о которой не успела сообщить на берегу.
– А у меня тоже выйдет книга. – Она покраснела и засмеялась: – Конечно, это не настоящий роман.
– Твоя книга для детей? – Он искренне обрадовался за Рафаэллу.
– Мне сообщили об этом пару недель назад.
– У тебя уже есть свой агент?
– Нет. Это пробный шаг начинающего автора. Они смотрели друг на друга и улыбались.
– Я рад, что ты пришла, Рафаэлла. Я давно хотел показать тебе эту комнату.
– А я – рассказать о своей книге.
Они болтали, точно старые друзья после долгой разлуки. А что же дальше? Прошедшего не вернешь. Рафаэлла знала это. Слишком много проблем могло возникнуть – с Кэ, с ее отцом, матерью, Джоном Генри. Жаль, что она не могла поделиться с ним кошмаром прошедшего лета.
– О чем ты думаешь?
Она задумчиво смотрела на огонь в камине, и вид у нее был подавленный.
– О прошедшем лете, – ответила она со вздохом. – Это было не лучшее время в моей жизни.
Алекс кивнул и грустно улыбнулся:
– Я так счастлив, что ты вернулась и мы можем поговорить. Тяжелее всего мне было пережить… что я не могу перемолвиться с тобой даже словечком… что не увижу тебя, когда вернусь вечером домой. Мэнди сказала, что для нее это тоже было самым трудным.
Его слова ранили Рафаэллу в сердце, и она отвернулась, чтобы он не заметил боли в ее глазах.
– Чем ты занимаешься сейчас, Рафаэлла?
Она задумчиво смотрела на огонь.
– Не отхожу от Джона Генри. В последние месяцы ему стало хуже.
– Наверно, для вас обоих это очень тяжело.
– Для него в особенности.
– А для тебя?
Он строго смотрел на нее, но она не отвечала. И тогда, не говоря больше ни слова, он наклонился и нежно поцеловал ее в губы. Она не остановила его, плохо сознавая, что они делают. Она просто целовала его, сначала нежно, а потом все с большей страстью, вкладывая в поцелуй всю свою печаль, одиночество и тоску по нему, которая накопилась в ней с этого лета. Ее словно подхватило волной, и она чувствовала, что он тоже борется с нахлынувшей страстью.
– Алекс, я не могу…
Она не могла начинать все сначала. Он кивнул:
– Я знаю. Все в порядке.
Они еще долго сидели у камина и говорили, говорили о себе, о них двоих, о том, что они пережили, что чувствовали. И неожиданно заговорили совсем о другом: о встречах с другими людьми, о забавных случаях, как будто целых шесть месяцев ждали момента, чтобы поделиться этим друг с другом. Они простились в три часа ночи, на углу ее улицы. Алекс настоял на том, чтобы проводить ее. Волнуясь как мальчишка, он решился спросить:
– Мы можем встретиться еще раз? Как сегодня?
Он не хотел пугать ее, понимая, что она живет под двойным давлением – своей семьи и своих обязательств перед мужем и собой. Она слегка задумалась и кивнула.
– Может, прогуляемся завтра по набережной?
– Завтра? – рассмеялась она. – Отлично.
– Я подъеду за тобой на машине. – Была суббота, и он был свободен. – В двенадцать – подойдет?
– Хорошо.
Чувствуя себя вновь легкомысленной девчонкой, она махнула ему рукой и ушла, улыбаясь всю дорогу до дома. Она забыла про Джона Генри, про отца, Кэ Вилард, – словом, обо всем на свете. Голова ее была занята Александром… Алексом… и их завтрашней встречей на берегу моря.
После этой встречи Алекс и Рафаэлла стали видеться каждый день. Они встречались на побережье или у него дома, сидели у камина, пили кофе и вели долгие разговоры о своей жизни. Она показала ему контракт, который ей прислали из Нью-Йорка, он делился новостями о своих текущих делах в суде. Они встречались в середине дня, когда Джон Генри отдыхал после обеда, и вечером, когда он отходил ко сну. Они проводили вместе только те часы, когда Джон Генри спал, и это спасало ее от чувства, что она крадет у мужа минуты, дающие ему последнюю радость в жизни. Рафаэлла проводила с Алексом только то время, когда полностью принадлежала себе самой, – полчаса здесь, около часа там, редкие свободные минуты, когда она позволяла себе дышать, думать, гулять и жить полноценной жизнью.
И это были счастливейшие из тех часов, которые они когда-либо проводили вместе, часы, когда они заново открывали друг друга. Алекс и Рафаэлла познали себя самих лучше, чем за прошедший год. Хотя, возможно, за время одиночества каждый из них просто стал немного мудрее. Так или иначе, но потеря друг друга, пусть временная, не прошла для них бесследно, но отразилась на каждом по-своему. Их отношения оставались по-прежнему хрупкими и неустойчивыми, оба боялись их дальнейшего развития. Рафаэллу страшил возможный семейный катаклизм, подобный тому, что произошел летом между ней и отцом после письма Кэ, и ей, как и раньше, не давало покоя чувство, что она лишает Алекса возможности обрести новую семью. Алекс же больше всего боялся снова потерять Рафаэллу. В конце концов, он получил благословение от самого Джона Генри и не чувствовал себя ни в чем виноватым. Они медленно, шаг за шагом приближались друг к другу. И вот однажды, первого января, она пришла к Алексу в два часа дня; Джон Генри объявил, что проспит весь день, и похоже, в самом деле собирался это сделать.
Рафаэлла поискала Алекса во дворе и позвонила в дверь, не будучи уверенной, что застанет его дома. Он открыл дверь и не смог скрыть радостного удивления.
– Вот это сюрприз! Как ты здесь очутилась?
– Зашла тебя навестить. Не помешаю? – Она вдруг покраснела, подумав, что позволяет себе слишком многое, ведь у него могла быть в гостях другая женщина.