– Ах, ну да, что же это я… – забормотала она. – Разумеется, вы знаете, что говорите… Но каким образом?..
Дрожащими руками она достала из сумочки длинную сигарету и закурила. Чтобы дать ей успокоиться, Старыгин отвернулся. Пивница находилась в полуподвале, так что из небольшого окошка видна была часть каменной мостовой и ноги проходящих людей.
Катаржина докурила сигарету и вопросительно поглядела на Старыгина, требуя подробностей. Она больше не выглядела такой ошарашенной, губы были плотно сжаты, глаза – непроницаемы. Старыгин наклонился к ее лицу и вполголоса рассказал про картину, которая обнаружилась под подделкой.
– Вот поэтому я и приехал – чтобы выяснить, как, каким путем эта картина Хермана ван Свеневельта попала к тому, кто украл «Ночной дозор».
– Не могу поверить… – еле слышно сказала Катаржина, – не могу представить, что «Ночной дозор» похитили… при всех мерах безопасности…
– Скажите… – нерешительно начал Старыгин, – вы ведь хорошо знаете господина Коврайского… Не может ли он быть замешанным в эту историю? Откровенно говоря, мне показалась очень подозрительной эта кража…
– Борис? Не-ет! – Катаржина разразилась резким хриплым смехом. – Он, конечно, себе на уме и вообще человек со странностями, как говорят у вас – с тараканами в голове, но бесспорно умен. Так что если бы даже он и был замешан в этом деле (во что я никогда не поверю), то нашел бы способ добыть картину Свеневельта более правдоподобно. Украсть у самого себя – что может быть глупее!
Старыгин совершенно намеренно не рассказал пани Катаржине ничего из остальных событий, сопутствовавших похищению картины – ни про то, как умирающая женщина нарисовала собственной кровью на асфальте знак «Колесо Судьбы», ни про таинственный рисунок с фигурами под номерами, которые соответствуют арканам Таро. Не то чтобы он ей не доверял, просто все это было так неожиданно и неправдоподобно, он сам не был уверен, что идет по верному следу.
– Пойдемте отсюда, – отрывисто сказала Катаржина, – здесь слишком душно…Павел Казимирович Пшибышевский сидел за столиком своего любимого кафе «Авокадо» на Васильевском острове и не получал от этого никакого удовольствия.
Он любил это кафе по двум причинам: во-первых, зал был разгорожен нарядными расписными перегородками, так что, сидя за столиком, можно было чувствовать себя в полном уединении. И даже проводить маленькие деловые совещания, если, конечно, не слишком шуметь и не разговаривать в полный голос. И во-вторых, здесь очень неплохо готовили. Когда у Павла Казимировича разыгрывался застарелый гастрит, он заказывал нежнейшие творожники с медом, если же гастрит вел себя прилично, он просил подать итальянский салат с сыром моцарелла и горячим хлебом. И кофе здесь варили отменно.
Но сегодня ни салат, ни кофе нисколько его не радовали.
После разговора с мадам Выпетовской настроение Павла Казимировича было не то чтобы на нуле. Оно было в глубоком антарктическом минусе.
Пшибышевский мрачно глядел в тарелку с нетронутыми деликатесами и думал, как дальше жить.
Маленькие радости, которые он позволял себе в последнее время, вроде завтраков в этом кафе или посещений (один-два раза в неделю) одной симпатичной особы, проживающей на Малой Морской улице, могли стать недоступны на долгое, очень долгое время. Мадам Выпетовская вполне в состоянии перекрыть ему кислород, лишив немолодого, измученного гастритом Пшибышевского источника безбедного существования.
Больше того, при ее больших связях и ужасном характере она могла устроить ему колоссальные неприятности. Такие неприятности, о которых не хотелось даже думать.Павел Казимирович тяжело вздохнул и поднял глаза.
И расстроился еще больше.
В его уютный отсек бесшумно проскользнули двое давних знакомых – шустрые молодые ребята, известные в определенных кругах как Васик и Стасик.
Васик был повыше и пошире в плечах, он носил крошечную остроконечную бородку и длинные светлые волосы. Стасик, напротив, стригся коротко, росту был невысокого, телосложения довольно хрупкого, что очень помогало ему в работе. Кроме того, что он мог легко проскользнуть в форточку или другое не слишком широкое отверстие, иногда он для пользы дела надевал длинный платиновый парик, приклеивал накладные ресницы, наряжался в платье и вполне сходил за молоденькую девушку.
– Здравствуйте, Павел Казимирович! – жизнерадостно приветствовал Пшибышевского Васик, бесцеремонно усаживаясь рядом с ним. – Что это вы ничего не едите?
Стасик, не говоря ни слова, устроился напротив, закинув ногу на ногу, и принялся кокетливо обмахиваться меню.
– Аппетита нет, – проворчал Пшебышевский, отодвинув тарелку. – Вашими, между прочим, стараниями! И незачем так громко называть меня по имени-отчеству!
– Ну, не будьте таким букой! – усмехнулся Васик. – Я не сомневаюсь, что у вас это имя – далеко не единственное! А насчет аппетита… я уверен, он у вас улучшится, как только вы увидите, что мы вам принесли! – И он ногой пододвинул под столом к Пшибышевскому большую матерчатую сумку.
– Вы с ума сошли! – прошипел Павел Казимирович, с омерзением оттолкнув сумку обратно. – Умнее ничего не придумали, чем сюда притащиться с товаром?
– Какой-то вы сегодня нервный! – проговорил Стасик, откинувшись на спинку сиденья. – У вас что – критические дни?
– У нас у всех скоро будут критические дни! – Пшибышевский скрипнул зубами. – Вы мне что прошлый раз подсунули?
– Вы даже не поинтересуетесь тем, что у нас в сумке? – не унимался Васик. – Имейте в виду – такая вещь уйдет в шесть секунд! Люди уже выстраиваются в очередь!
– Это вы отсюда вылетите в шесть секунд! – Пшибышевский повысил голос и нервно оглянулся на соседнюю кабинку. – Я вас еще раз спрашиваю – что вы мне прошлый раз подсунули?
– Да каких-то второсортных голландцев… – скучающим голосом протянул Васик. – А почему такой пессимизм в борделе? Комиссия из центра ожидается?
– Голландцев! – раздраженно повторил за ним Павел Казимирович. – Я не о том спрашиваю! У нас с вами какой договор был? Вы интеллигентно щиплете скромных одиноких старушек, белых музейных мышей на пенсии, из-за которых никто не будет поднимать большого шума! Почему я с вами и работал! Наше правило – никакого насилия, никаких скандалов и никаких связей с общественностью! А у кого вы взяли этих голландцев? У кого, я вас спрашиваю?
Васик и Стасик переглянулись. На свежих щеках Стасика выступил девичий румянец.
– Павел Казимирович, да что такое случилось? – с невинным видом проговорил он. – Ну, не у старушки взяли, каемся! Не у старушки, у старичка! Да какая разница?
– У старичка? – трагическим шепотом повторил Пшебышевский. – Вы обчистили большого человека! Человека с деньгами и связями! А самое главное – вы мне сплавили картины, которые незадолго до того прошли через крупный аукцион!
До сих пор его взаимоотношения с этой предприимчивой парочкой строились по несложной и относительно безопасной схеме.