«Это вам не безоружному парню горло резать, – злорадно подумала она, – и не Подушкину душить! Хотя Элинку, может, и следовало бы…»
Что ж, теперь у нее есть некоторое время. Вася – отнюдь не зверь, просто так убивать посторонних людей он не станет. Допросит их и отпустит, ну, может, его мо́лодцы поволтузят их немножко – так, в воспитательных целях. Александра надеялась, что у этих двоих хватит ума не рассказывать Васиным ребяткам, за что они ее преследуют. Вася может заинтересоваться камеей, а она ни с кем не собирается ею делиться, даже со своим добрым соседом.
Она оделась и отправилась по магазинам – пешком, пожелав прогуляться.
* * *
Ворота в западном конце арены открылись. Вооруженные тяжелыми копьями гладиаторы вытолкали на арену толпу безоружных людей. Исхудавшие, перепуганные, они затравленно оглядывались по сторонам, косились на трибуны, заполненные народом. Для большего эффекта организаторы игр нарядили этих несчастных в яркие восточные одежды, в пестрые шелковые туники и плащи из дорогой индийской ткани, в удивительные варварские шапки. В этих ярких фантастических одеждах осужденные выглядели еще более жалко и нелепо. Они жались друг к другу, пятились, пытаясь отступить обратно в ворота цирка, но гладиаторы копьями выталкивали их на середину арены.
– Это еще что за клоуны? – спросил горшечник Аристобул своего соседа, водоноса Селевка. – Парфяне, что ли?
– Да нет, это новые сектанты, забыл, как же их называют… кажется, христиане или что-то в этом роде. Ужасные злодеи! Они исповедуют какую-то кошмарную религию: говорят, что на своих богослужениях эти христиане совершают всяческие непотребства и даже поедают собственного бога! Сам знаешь, сосед, все мерзости приходят в Рим с Востока. Говорят, это они, христиане, подожгли наш город, учинили великий пожар!
Соседи сидели на скамьях удобной северной трибуны, где не так сильно жарило беспощадное солнце. Эти места водонос сумел занять благодаря своему знакомству с одним старым ланистой, поставлявшим гладиаторов для ежегодных цирковых игр. Впрочем, день был удивительно жарким, и даже на этой трибуне зрители изнывали от духоты.
– Они? – недоверчиво переспросил горшечник. – А я слышал, что это сделали люди императора, по его приказу…
– Тс-с! – зашипел водонос, нервно озираясь по сторонам. – Что ты болтаешь, сосед?! Твои крамольные слова могут услышать! Не знаю, как ты, а я вовсе не хочу попасть в руки преторианцев! У меня большая семья, ее нужно кормить!
– Да я не хотел сказать ничего плохого, – спохватился горшечник. – Я просто повторил то, что слышал от других людей… сам знаешь, люди многое болтают…
– Просто повторил! – передразнил его сосед. – Иногда лучше просто помолчать! Лучше послушай, что скажет глашатай!
И правда: на арене появился глашатай, огромный детина с рыжей окладистой бородой. Во всю свою луженую глотку он прокричал на весь цирк:
– Господа сенаторы и всадники, воины преторианской гвардии и весь великий римский народ! Отец отечества, верховный понтифик, принцепс сената, консул и трибун, великий император Нерон Клавдий Цезарь Август Германик…
– Неужто все это – один человек? – пробормотал горшечник. – Этих имен и титулов вполне хватило бы на когорту, а может быть, и на целый легион!
– Опять ты за свое, сосед! – одернул его водонос. – Ох, не миновать тебе тюрьмы!
Горшечник испуганно замолчал и внимательно прислушался к словам глашатая.
– …Нерон Клавдий Цезарь Август Германик повелел найти злоумышленников, виновных в великом пожаре, уничтожившем едва ли не половину нашего великого города, и подвергнуть их заслуженному наказанию! Виновные были найдены, ими оказались участники злонамеренной восточной секты христиан. За свои злые дела, за свои мерзкие и отвратительные обычаи, переполнившие чашу терпения императора и всего римского народа, христиане заслуживают смерти, и отец отечества, верховный понтифик и прочая, и прочая, распорядился использовать их смерть ко благу и удовольствию римлян. Сейчас на ваших глазах эти подлые христиане будут во славу богов и во славу великого императора растерзаны дикими зверями, доставленными из дальних провинций!..
Зрители зааплодировали, предвкушая увлекательное зрелище. Глашатай поспешно покинул арену: служители цирка уже начали открывать обитые железом ворота в восточном конце арены.
Христиане сбились в кучку и в ужасе смотрели на створки ворот.
Наконец ворота распахнулись, и на арену выбежали звери.
Вперед тяжелой поступью вышел огромный лев с косматой черной гривой, за ним следовали два леопарда, гирканский тигр и черная пантера с желтыми глазами, горевшими голодным блеском. Зверей несколько дней не кормили, чтобы они стали еще более свирепыми и кровожадными.
Один из леопардов поравнялся со львом. Царь зверей угрожающе зарычал на него, замахнулся тяжелой лапой. Леопард отступил, прижимая уши к голове, стелясь брюхом к самой земле, как огромная кошка. Лев двинулся к перепуганным христианам, с интересом оглядел их и приоткрыл огромную пасть.
Христиане переглянулись, взялись за руки и забормотали слова молитвы.
Звери медленно надвигались на них, рыча и скалясь. Лев, как и подобает царю зверей, шел впереди. Наконец он остановился в двух шагах от людей и издал грозный рев.
Вдруг из толпы христиан вышел тощий старик в нелепом позолоченном колпаке, с безумно горящими глазами. Встав перед кучкой единоверцев, он запрокинул голову, вздернув к небу бороду, и воскликнул высоким, срывающимся голосом:
– Именем Бога Живого заклинаю тебя, лютый зверь, – отступись, не покушайся на жизнь людей божьих! Именем Творца, создавшего тебя, как и все живое, заклинаю тебя!
Лев удивленно уставился на смельчака, захлопнул огромную пасть и попятился.
По трибунам цирка пробежал удивленный, недовольный ропот.
Старик-христианин сбросил нелепый колпак. Он стоял прямо перед львом и выглядел теперь не менее грозно и внушительно, нежели этот огромный хищник. Глаза его пылали, лицо покрыла смертельная бледность. Прочие христиане сомкнулись за спиной предводителя, голоса их возвысились и слились, единым дыханием повторяя слова молитвы.
Внезапно лев опустил голову, словно склонившись перед старым христианином, опустился на песок и вытянул перед собой тяжелые лапы. Его желтые глаза прикрыли тяжелые веки. По обеим сторонам ото льва улеглись на песок леопарды, тигр беспокойно зарычал и отступил к воротам.
Предводитель христиан гордо оглядел затихшие трибуны и громко, уверенно проговорил:
– Как эти дикие звери склонились перед лицом истинной веры, так скоро склонится перед нею весь мир! Как этот лев смирил передо мной свой свирепый нрав, так и владыки мира сего смирят перед истинной верой свою гордыню!