– Вот это – египетский зал, – вещала учительница хорошо поставленным голосом. – Фунтиков, ты помнишь, что мы проходили на уроке про Древний Египет? Кто там правил? Нет, не президент! И не премьер-министр! Балашова, я не тебя спрашиваю, а Фунтикова! Фунтиков, не трогай статую, она очень ценная! И не кидай огрызок в вазу, она здесь не для того стоит! Так кто правил в Древнем Египте? Правильно, фараон… ну да, еще мороженое такое есть!
Вдруг учительница тревожно оглядела своих подопечных и проговорила:
– А где Шерстоухов? Кто видел Шерстоухова?
Школьники молчали.
– Я еще раз спрашиваю – кто последним видел Шерстоухова? Вы ведь его знаете, его без присмотра на минуту нельзя оставлять, он весь этот Эрмитаж разнесет! Мы не для этого в Петербург приехали. Мы сюда за культурой приехали, чтобы здесь со всеми культурными ценностями ознакомиться, а не чтобы их вдребезги разнести! После нас другим школьникам тоже что-то остаться должно!
Она поправила огненно-рыжие волосы, торопливо пересчитала свою группу и тут увидела карлика.
По росту и комплекции он мало отличался от ее учеников, и учительница, ловким движением ухватив его за воротник, подтащила к остальным школьникам, приговаривая:
– Сколько раз я тебе говорила, не отделяйся от коллектива! Это ни к чему хорошему не приведет, кроме плохого! А это у тебя что такое? Фу, какая гадость!
Она попыталась отнять у вяло сопротивляющегося карлика бритву, но он слегка оживился и спрятал ее в карман, причем учительница, как ни пыталась, не смогла ее там найти. Оставив бесплодные попытки, она махнула рукой и повела своих учеников к выходу.
Карлик плелся за учительницей, широко зевая и вяло переставляя ноги, а та выговаривала ему:
– Зеваешь, да? А почему зеваешь? Почему ты и на уроках зеваешь, и на внешкольных занятиях? Почему тебе ничего не интересно – ни геометрия, ни история… почему у тебя одно хулиганство на уме?
Громкий голос учительницы постепенно удалялся и наконец затих в соседнем зале.
Лариса облегченно перевела дыхание. Кровавый карлик находился в надежных руках, теперь можно было вернуться за открыткой и покинуть Эрмитаж – все равно никаких полезных идей у нее не будет после пережитого стресса.
Она вернулась к каменному семейству, обошла его и увидела выстроившихся в ряд богов со звериными головами.
Черт, кому же из них в пасть она положила открытку?
Это точно была не змея и не птица, потому что у того создания была зубастая пасть. Значит, это был шакал, лев или крокодил… хотя у павиана тоже пасть что надо…
Ну ладно, решила она, проверю всех подряд, не так уж это долго.
Первым на очереди был крокодил. Лариса привстала на цыпочки, запустила руку в зубастую пасть, пошарила там. В пасти крокодила было пусто.
Она перешла к следующей статуе – это была богиня с головой льва, точнее, львицы. Поднялась на цыпочки, пошарила рукой в пасти… и что-то нащупала.
Это была явно не открытка, а какой-то маленький металлический предмет. Лариса вытащила его из каменной львиной пасти и удивленно осмотрела.
На ее ладони лежал плоский ключ.
Кто его положил в такое странное место?
Ответа на этот вопрос у Ларисы не было, да он ее и не очень интересовал, ей хватало собственных проблем.
Машинально сунув ключ в сумку, она перешла к следующей статуе – к созданию с головой шакала.
И тут ей повезло, она сразу же нашла свою открытку.
Лариса облегченно перевела дыхание, спрятала открытку в сумку и поскорее покинула египетский зал.
Выйдя из музея на улицу, она увидела экскурсионный автобус, перед которым знакомая ей рыжеволосая учительница пересчитывала своих учеников.
– Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять… Фунтиков, не вертись, стой на месте!.. Балашова, выплюнь резинку… Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть… опять не сходится, потому что ты вертишься… А ты что это спишь на ходу? Ты что – хочешь отстать от коллектива и остаться здесь, когда мы все домой уедем? А где же ты будешь весь новый материал проходить?
Последние слова относились к карлику, который стоял, сонно привалившись к плечу своего соседа. Учительница схватила его за шиворот и втолкнула в автобус.
На борту автобуса было написано «Первая классическая гимназия Екатеринбурга».
– Ну что ж, – удовлетворенно пробормотала Лариса, провожая автобус взглядом. – Теперь, надеюсь, мы долго не увидимся…
На город опустилась тяжелая, смурная темнота. Изредка проглядывала среди туч ущербная луна, еще реже мелькал в темноте багровый отблеск факела – какой-нибудь боярин или купец возвращался домой со слугами, или распахивалась дверь кабака, выпуская шатающегося мастерового и тусклое пятно света у него за спиной. Темно было в Москве, да не тихо – лаяли собаки за высокими заборами, хрипло орали песни пьяные стрельцы, стучали колотушки ночных сторожей.
Однако и стрельцы, и сторожа не совались в самые темные проулки по берегам Яузы, обходили их стороной. Только уж совсем пьяный, потерявший от хмельного всякое разумение, мог сдуру туда забрести. Известное дело – пьяному море по колено. Только редко кому из таких хмельных смельчаков удавалось дожить до утра.
В этих проулках была своя жизнь, мрачная да тайная. Скользили там вдоль заборов пригнувшиеся тени – не поймешь, то ли люди, то ли звери дикие. Изредка эти тени сталкивались, узнавали друг друга по тайным знакам и снова разбегались по своим ночным делам.
В одном из таких темных проулков затаился среди ночи Степан Коряга. Выждав, когда луна спрячется за облаками, он перебежал дорогу и негромко свистнул в два пальца. Тотчас из темноты выступили две сгорбленные фигуры с укутанными лицами.
– Пелелей наздурка! – проговорил Коряга, на всякий случай вытащив из-за голенища нож.
– Стукалка порыскала! – отозвалась одна из теней. – Ты, что ли, Коряга?
– Я, я, – подтвердил Степан. – А вы кто будете?
– Я – Никола, а со мной – Афоня Ноздря. Пров Савельич сказывал, у тебя для нас работа имеется?
– А где Ахметка-татарин? – подозрительно осведомился Коряга. – Пров говорил, вас трое будет.
– Явится Ахметка, непременно явится! Он человек верный, ежели сказал, так не подведет.
– Сколько же мы его ждать будем? – недовольно проворчал Коряга. – Наше время золотое проходит, самая темнота!
– А чего меня ждать-то? – раздался из темноты гнусавый голос. – Вот он я!
– Ну, коли так, так пошли на дело!
Коряга уверенно двинулся в сторону Кремля.
– Эй, постой! – окликнул его Афоня. – Ты хоть скажи, куда идем и чего брать будем.
Коряга резко развернулся, зашипел, как кошка. В разрыв облаков выглянула луна, осветила бледным мертвенным светом его страшное, перекошенное лицо, единственный горящий глаз.