Но одной его веры было мало, нужно было, чтобы ему поверил каждый всадник в этом последнем отряде.
Марк Антоний подъехал к правому флангу, натянул поводья и остановился перед старым, опытным центурионом Луцием Силенцием, которого помнил еще по своему испанскому походу.
– Луций, дружище! – воскликнул полководец с глубоким чувством. – Ты веришь мне?
– Я-то, может, и верю тебе, – ответил центурион. – Да вот поверят ли тебе солдаты Октавиана Августа? На его стороне как-никак только здесь четыре легиона!
– Что такое четыре легиона? – Антоний пренебрежительно махнул рукой. – Помнится, в Испании мы с тобой двумя когортами пробились через двадцатитысячное войско!
– То не были римские легионеры, – возразил центурион. – Тогда мы сражались с врагами Рима, а теперь ты ведешь нас против наших сыновей и братьев.
И тут высокий всадник на гнедом коне приподнялся в стременах и проговорил:
– Они идут!
Марк Антоний повернулся и увидел.
Сначала он увидел только облако пыли, поднятой солдатскими сапогами, но и это облако было огромным. Таким огромным, что последняя надежда растаяла в его душе.
А потом сквозь это облако проступили увенчанные золотыми орлами значки легионов, проступили сверкающие на полуденном солнце доспехи, проступили украшенные перьями шлемы центурионов и простых легионеров.
– Если нам не суждено победить, мы умрем, как мужчины! – воскликнул Марк Антоний и развернул своего коня. Привстав в стременах, он крикнул во всю мощь своего голоса: – Те, кто еще верит Антонию, за мной!
Он пришпорил коня и помчался навстречу пыльному облаку, навстречу солдатам Октавиана Августа.
Он не поворачивал головы, но прислушивался, раздастся ли за спиной топот копыт его последнего отряда.
Но за спиной была тишина.
Когда до переднего ряда легионеров оставался бросок копья, Антоний все же не выдержал и оглянулся.
Ни один из всадников не последовал за ним.
Конный строй стоял на прежнем месте, только ветер пустыни трепал перья на шлемах.
Но Марк Антоний не остановил коня. Он выдернул из ножен меч и бросился вперед – на копья легионеров, чтобы умереть в этом последнем одиноком бою.
Однако и в этом ему было отказано.
Легионеры сомкнули щиты, но ни одно копье, ни один меч не поднялся против побежденного полководца. Конь Антония ткнулся грудью в железную стену щитов и повернул, помчавшись прочь.
– Даже ты предал меня, старый товарищ! – проговорил Марк Антоний. Он натянул поводья и, едва конь замедлил шаги, скатился с седла. Он хотел снова броситься в одиночку на легион, но понял, что это будет выглядеть смешно и жалко. Тогда он схватил обеими руками рукоять меча, направил его острие себе в грудь и бросился лицом вперед на выжженную, каменистую землю.
В дверях послышались приглушенные голоса.
Клеопатра поднялась с ложа, прислушалась. Неужели римлянин прислал за ней солдат и ее уведут из дворца, чтобы заключить в темницу до тех пор, когда придет время отправляться в Рим?
Но нет, в ее покои вошли несколько дворцовых слуг, которые несли что-то, завернутое в грубую холстину. Приглядевшись, царица увидела очертания человеческого тела.
Она вспомнила далекий день, когда ее, совсем еще юную, принесли в мешке в шатер Цезаря.
Сколько воды утекло с тех пор! Сколько всего случилось, великого и страшного! Нет больше самого Цезаря, нет его убийц, но место великого полководца занял скучный, незначительный человек, который присвоил не только его власть, но даже его имя – Цезарь Октавиан Август. И сама она уже не владычица огромной древней страны, а жалкая пленница этого нового Цезаря…
– Кого вы принесли в мои покои? – спросила она слуг, которые опустили свою ношу у ее ног.
– Прости, царица! – ответил один из них с низким поклоном. – Прости, мы принесли тебе печальное известие, и ноша наша печальна.
С этими словами он откинул край холстины, и Клеопатра увидела залитое кровью тело и бледное, мертвое лицо своего возлюбленного.
Мертвый Марк Антоний лежал у ее ног, как не раз лежал живой.
– Прости нас, царица, и не карай строго! – проговорил тот же слуга.
– За что же мне карать вас? – спросила Клеопатра тихим, печальным голосом. – Вы принесли мне моего повелителя, моего возлюбленного. Я хотела бы щедро наградить вас, но римляне отняли у меня все. Я могу подарить вам только свою благодарность, но она, увы, теперь недорого стоит… – Клеопатра опустилась на колени и поцеловала мертвое лицо. Потом подняла голову и почти прошептала: – И все же я благодарю вас! Мы были вместе при жизни – вместе будем и после смерти! Только вам придется еще немного послужить своей царице. Это будет уже самая последняя служба.
– Мы рады служить тебе, госпожа! – ответил за всех тот же самый слуга.
Клеопатра поднялась на ноги. Лицо ее снова стало решительным и оживленным.
– Возьмите тело полководца, – распорядилась она. – И пусть кто-то один возьмет эту корзину с винными ягодами.
– Позволь мне взять эту корзину, – вызвалась служанка Кливия. – Я пойду с тобой, госпожа.
– Бери, – разрешила Клеопатра. – Только учти – нам предстоит долгий и трудный путь. Мы пойдем в Город Мертвых, туда, где приготовлена моя гробница.
– Но римляне не выпустят нас! – проговорил слуга.
– Мы их не спросим, – Клеопатра лукаво улыбнулась. – Неужели ты думаешь, что я хуже их знаю собственный дворец?
Она подошла к стене своей опочивальни, нажала на слегка выступающий камень, и часть стены отодвинулась, открыв потайной выход из покоя. Царица, а следом за ней и слуги со своей ношей вышли в полутемный дворцовый коридор.
Клеопатра сделала несколько шагов по коридору и выглянула из-за угла.
За поворотом, около двери кладовой, стоял римский солдат.
– Отвлеки его! – приказала царица одному из слуг.
Тот кивнул, выбежал из-за угла и бросился к легионеру, истошно голося:
– Господин легионер! Скорее, поспешите к главному входу, там какие-то вооруженные люди сражаются с охраной!
Легионер недоверчиво взглянул на слугу, но тем не менее покинул пост и побежал к воротам.
Клеопатра подала знак своим спутникам, завернула за угол и вошла в кладовую.
Все помещение было заставлено глиняными сосудами, ящиками и мешками с припасами. Клеопатра уверенно подошла к одной из амфор, постучала по ее стенке и, услышав гулкий пустой звук, сняла с нее деревянную крышку.