Когда первая шеренга испанцев уже шагнула на ют, Паркс скомандовал:
– Отсечь нижних огнем, передних – атаковать в клинки!
Раздался не очень дружный, но меткий залп из нескольких мушкетов и пистолей, которыми была вооружена часть матросов из взвода Паркса. На середине трапа возник завал из дюжины трупов, и нижние ряды атакующих поневоле остановились. Передние шеренги испанцев, уже поднявшиеся на ют, оказались на какое-то время отрезанными от своих. – В атаку!
Паркс, взмахнув короткой абордажной саблей, первым ринулся на врагов. Михась, едва успевший сунуть за пояс разряженные пистоли, бросился вслед за ним. Испанцы выставили им навстречу пики и алебарды. Дальше морские пехотинцы действовали уже автоматически: выманивали выпад пикой в грудь, делали полуоборот, оказываясь при этом к противнику уже не грудью, а боком, одновременно на этом полуобороте отбивали древко пики саблей, кинжалом или просто рукой и шли на сближение, нанося противнику колющий удар в лицо.
За минуту короткой и яростной схватки кирасиры, которым трудно было развернуться на выходе с неширокого трапа, были смяты и сброшены вниз. Паркс не стал их преследовать, остановил своих бойцов. В этот момент раздался мощный залп, произведенный испанцами по засевшим на шкафуте и баке англичанам. Палуба бригантины на несколько секунд окуталась густыми клубами дыма. Когда дым рассеялся, англичане, ожидавшие атаки испанцев на ют и на бак, с удивлением увидели, что колонна противника развернулась на девяносто градусов и устремилась на борт «Принцессы». Более того, из казавшегося бездонным трюма все еще продолжали выскакивать бойцы, но это уже были не тяжеловооруженные кирасиры, задачей которых, по-видимому, было вытеснение морских пехотинцев на нос и на корму (и с этой задачей они успешно справились), а легковооруженные абордажники, которые под прикрытием все тех же кирасир принялись стремительно распространяться по беззащитной «Принцессе», проникли на мостик, спустились на орудийную палубу. Через пару минут дислокация противоборствующих сторон приняла какой-то фантасмагорический характер: на борту испанской бригантины не было ни одного испанца, а находилась лишь приготовившаяся к обороне, окончательно сбитая с толку морская пехота англичан. А на борту английского флагмана, напротив, находились испанцы, уже принявшиеся расправляться с не готовыми к такому обороту событий английскими моряками из плавсостава, которые, будучи уверенными в том, что их защитят бравые морские пехотинцы, даже не изготовились к рукопашной схватке и теперь, застигнутые врасплох, не могли оказать врагу серьезного сопротивления. Кирасиры же выстроились вдоль борта «Принцессы», развернувшись навстречу оставшимся на бригантине морским пехотинцам, направив на них аркебузы и пики.
Лейтенанты Сэдли и Латроп, едва пришедшие в себя от неожиданного маневра противника, уже было хотели бросить свои роты обратно на «Принцессу», чтобы отбить собственный корабль у противника, как с борта «Принцессы» донеслась отчетливая раскатистая команда испанского офицера, руководившего всей операцией. Он стоял на перилах юта, держась за ванты, хорошо различимый со всех сторон, в сверкающей кирасе и позолоченном шлеме, украшенном ярким плюмажем из страусовых перьев, его длинная шпага в вытянутой руке указывала в сторону бригантины и засевших на ней англичан.
– Сыны Кастилии! Приготовиться к атаке! Вернем свой корабль! Не дадим англичанам уйти с нашим золотом!
Хорошо понимавшие испанский язык офицеры английской морской пехоты, уже находящиеся в состоянии замешательства, легко поддались и на эту уловку. Они вспомнили, что трюмы бригантины забиты золотом, и подумали, что испанцы, конечно же, не захотят отдать без боя столь ценный приз. А их предыдущий маневр с переходом на «Принцессу» – не что иное, как тактическая хитрость. И вместо того, чтобы немедленно бросить свои роты в контратаку на борт родного корабля, лейтенанты Сэдли и Латроп скомандовали занять оборону и приготовиться к отражению якобы готовящейся атаки испанцев. Тем самым англичане потеряли несколько драгоценных мгновений, и когда залегшие и укрывшиеся за рангоутом и надстройками морские пехотинцы увидели, что испанцы, вместо того чтобы идти на них в атаку, на самом деле рубят абордажные крючья и цепи и расталкивают корабли, было уже поздно.
Расстояние между «Принцессой», захваченной испанцами фактически без боя, благодаря лишь одной военной хитрости и предательству, и бригантиной, наверняка совершенно пустой, на палубе которой, остолбенев, стояли лучшие в мире морские пехотинцы, так и не успевшие проявить свои боевые навыки в прямой схватке с противником, все увеличивалось и увеличивалось. И англичане никак не могли помешать угону своего флагмана, поскольку у них больше не было абордажных крючьев, чтобы вновь вцепиться ими в борт собственного корабля. Но и это было еще не все. С верхней палубы бригантины морские пехотинцы не могли видеть, что на пушечной палубе отходящей «Принцессы» испанцы, расправившиеся с английскими канонирами, принялись готовить к залпу так и не выстрелившие орудия ее правого борта…
Михась, еще не остывший от только что завершившейся скоротечной жестокой схватки, стоял на юте за плечом сержанта Джона Паркса и с возрастающим изумлением наблюдал за маневрами испанцев, сути которых он, как и все его соратники, не мог понять. Услышанная им команда испанского офицера также на миг сбила его с толку, но, когда испанцы принялись рубить абордажные крючья, он внезапно понял все. Сердце его замерло и похолодело, провалилось куда-то в черную неведомую глубину, как тогда, во время далекой, почти нереальной учебной схватки с особником, когда он почувствовал, что проиграл и сейчас получит удар, перечеркивающий всю его дальнейшую судьбу. Сейчас он проигрывал не учебный, а настоящий бой, и под угрозу была поставлена не только его дальнейшая судьба, но и сама жизнь.
Впрочем, какого-либо внятного страха смерти Михась по молодости лет не испытывал, но все его существо охватила ярость, злая досада на обхитрившего их врага. Он, русский дружинник, возомнил себя выше всех: выпендривался в кабацкой драке с матросами с «Посейдона», гордо получал призы на соревнованиях в замке, снисходительно принимая похвалы адмирала и аплодисменты дам. А теперь, в первом же настоящем бою, его провели, как щенка. И не важно, что не только его одного. Он-то считал себя самым лучшим (ох, не слышал Михась мудрых речей дьякона Кирилла во время того достопамятного заседания Большого Совета!). Нет, потеряв флагманский корабль, он просто не сможет взглянуть в глаза адмиралу, в глаза леди Алисе и других недавно восхищавшихся им людей. И еще одна мысль проникла в сознание, подстегнула Михася к дальнейшим действиям: там, на уходившем флагмане, в лапах бесчеловечных испанцев осталась леди Джоана!
«Мертвые сраму не имут, а живые не сдаются!» Михась стремительно скатился по трапу на совершенно безлюдные шканцы, схватил за один конец тонкий леер, пропущенный поверх фальшборта, обрубил его саблей. Он уже хотел было кинуться к другому концу, но, подняв голову, увидел, что из-за грот-мачты выскочил какой-то английский матрос, который, по-видимому, понял его замысел, и одним ударом кинжала отсек второй конец леера. Сзади он услышал топот, чудовищную брань в адрес испанцев и краем глаза заметил, как к нему несется сержант Паркс.