Когда последний из англичан, самый молодой, выпрямился после поклона, небрежно надев на затылок берет, ранее надвинутый на глаза, прямо и пристально взглянул на русских бояр в высоких бобровых шапках и странных в летнюю пору богатых шубах, Басманов-младший вдруг сдавленно выругался, схватив отца за руку. Все присутствующие удивленно воззрились на него, Малюта нахмурился. Басманов-старший, несколько растерявшись от неожиданности, тут же извинился перед хозяином.
– Прости, Малюта, неотложное дело, нынешней встречи касаемое, не успел мне сын сообщить по дороге, позволь нам на короткое время в сторонку отойти, чтобы внимание ваше от беседы общей не отвлекать.
Малюта, презрительно пожав плечами, небрежно кивнул. Басманов отвел сына в глубь палаты, загородил телом от присутствующих и злобно зашипел:
– Ты что, умом рехнулся: послов в Малютиной палате материть? Перепил, небось, засранец!
Выслушав сбивчивый шепот, изумленно поднял брови и, приблизившись к креслу хозяина, прошептал ему на ухо несколько слов.
– Успокойся, Басманов, – резко ответил ему Малюта. – Крепко же тебя в последние дни напугали! Но уж в такой-то степени перебздевать не стоит. Они полмесяца безотлучно с моими людьми вплоть до сего времени находились.
Басманов озадаченно развел руками.
– Но обстоятельство сие удивительное, о котором твой сынок сообщил нам, – продолжил Малюта, – мы все же прояснить и, возможно, обратить себе на сугубую пользу попытаемся.
И уже громко, для всех, произнес:
– Пожалуйте за стол, гости дорогие, не погнушайтесь хлебом-солью нашими.
В начале обильного застолья обсудили дела, ради которых посланцы и прибыли в Москву. Однако потом, когда гости изрядно захмелели от коварного русского меда, пьющегося легко, но ударяющего в голову тяжело и внезапно, Малюта и Басманов, как опытные дознаватели, помогая друг другу перекрестными вопросами, стали выяснять у гостей подробности их собственной жизни и причины того, почему именно они поехали в Россию. После одного из ответов бояре понимающе закивали головами и удовлетворенно переглянулись.
В конце пирушки, когда двое пожилых послов уже фактически засыпали за столом, осоловев от обильной пищи и возлияний, Басманов-младший по знаку отца подсел к молодому англичанину и предложил ему через специально приглашенного свежего и трезвого толмача поехать к ним в усадьбу проветриться и хороводы с веселыми девицами поводить. Вскоре вслед за молодежью отправились и Малюта с Басмановым-старшим. Однако их целью были отнюдь не увеселения, а утренняя беседа с молодым англичанином, последовавшая сразу после того, как тот проснулся и очухался от ночного разгула. За обильным завтраком беседовали они довольно долго, затем расстались, довольные друг другом, чтобы встретиться вновь через непродолжительное время и приступить к выполнению совместного замысла, отвечающего кровным интересам новоявленных друзей.
К князю Юрию нагрянул гость. Был он незваным, но ничуть от этого не смущался, потому, что, во-первых, привык заявляться куда ни попадя без приглашения, а во-вторых, чувство смущения было совершенно неведомо его бессовестной натуре. Имя гостя было Прокоп, чаще его звали Прошкой, происходил он из когда-то знатного, но давно пришедшего в упадок боярского рода. Прошка сызмальства состоял в холуях, а затем – в особо доверенных поручителях при Малюте, чем откровенно и громогласно гордился. Он шнырял по всей Москве, нагло напрашиваясь на обеды к князьям да боярам. Те, кто пытался дать ему от ворот поворот, потом горько раскаивались: Прошка тут же подавал государю жалобу о бесчестье, и, в отличие от многих других жалоб, эти незамедлительно имели последствия, весьма плачевные для Прошкиных обидчиков. За обедами Прошка заводил скользкие разговоры. Отмалчиваться и не отвечать на его каверзные вопросы было так же опасно, как и отвечать, поскольку молчун мог быть взят на подозрение в качестве тайного злодея, которому есть что скрывать.
Князь Юрий был известен своей истовой преданностью государю и искренней приверженностью идее главенства великих князей московских, собиравших Русь воедино. Он все еще наивно верил, что казни боярских родов – печальная необходимость для искоренения притаившихся врагов, своекорыстно играющих на руку ляхам, литовцам и немцам, желающим ослабить Россию, вновь разодрав ее на мелкие удельные княжества, которые легче захватить. В таком духе князь и отвечал за обедом на все Прошкины ухищрения. Однако тот вел беседу без обычного воодушевления и цепкости, скорее по привычке. На сей раз Прошке были поставлены совсем другие задачи.
От любимой темы предателей Прошка весьма естественным образом перешел к людям верным и преданным, и в ряду других как бы невзначай похвалил боярина Ропшу и его дружину. Только с такими людьми и должны знаться и дружить верные слуги государевы. Князь Юрий, обрадовавшись такому повороту беседы, расслабился и тоже принялся нахваливать и Ропшу, и Дымка. Он с гордостью поведал Прошке, что княжна Анастасия частенько гостит у боярина, и прозрачно намекнул, что храбрый начальник славной поморской дружины уж скоро будет засылать сватов на двор некоему князю, у которого дочь на выданье.
Прошка, выведавший то, что ему было нужно, некоторое время еще рассеянно поддерживал разговор, а потом, нажравшись, как всегда, до отвала, с трудом поднялся из-за стола.
– Ну, спасибо тебе за хлеб-соль, князь. Пора мне уж и по делам отправляться. Извини, что в обиду тебе гуся с куропатками да ягодами зажаренного не смог отведать. Вели-ка его завернуть да отнести ко мне в возок с кувшинчиком вина венгерского. А сейчас окажи честь, проводи гостя по владениям своим, а то давненько я к тебе не заглядывал, да при дворе не докладывал, как процветают усердные слуги государевы злодеям на зависть, добрым людям на радость.
Князь вынужден был сопроводить наглеца по всей усадьбе. Прошка запоминающим взглядом осмотрел терем, службы и конюшни, высокий забор и сторожевые будки. Он с тщательно скрытым неудовольствием отметил на взгорке меж задней стеной терема и амбарами, откуда хорошо просматривалась большая часть периметра усадьбы, трех леших в полном вооружении, казалось, безучастно и лениво рассевшихся на травке возле каких-то воткнутых в землю шестов с толстыми свечками на концах (Прошка ни сном ни духом не ведал о существовании сигнальных ракет). Мысленно срисовав все увиденное, он попрощался с князем, уселся в свой возок и отправился посетить еще две усадьбы, боярина Задерея и князя Хвостова, а затем поздним вечером явился с докладом к Малюте.
Вечерело. Лекарская изба в усадьбе боярина Ропши была ярко освещена, хотя свет и не выбивался наружу из-за плотно закрытых ставень. Фролу клеили бороду и лохматый парик. Клей был особый, намертво держал почти месяц, его не брала вода, а нужно было отмачивать растительным маслицем или же спиритусом. Затем на кисти левой руки ему смонтировали огромный безобразный гнойник, который переливался буро-желто-зелеными цветами и смердел отвратительно. Для запаха требовалось раз в два-три дня поливать его протухшим бульоном. Кисть сикось-накось перевязали грязной тряпкой, одели особника в невероятную рвань, и он был готов влиться в огромные толпы нищих и убогих, переполнявших стольный град, выставляющих напоказ свои язвы, истинные и фальшивые, в надежде на доброхотные даяния.