Вероника вспомнила слова бомжа о привидениях, обитающих на складе, и по спине у нее поползли мурашки.
Она считала себя женщиной практичной и решительной, не боялась ничего или почти ничего, но потусторонние явления вызывали у нее непонятный, мистический ужас.
Этот свой страх она прятала глубоко в подсознании, прятала от всех своих знакомых и даже от себя самой, потому что считала, что такие страхи недопустимы в наше суровое время.
Это были глубоко скрытые воспоминания детства – когда, проснувшись посреди ночи, маленькая Ника видела в своей комнате страшную черную фигуру. Это был ужасный людоед, она знала даже, что его зовут Кракатит (это имя она как-то случайно услышала в разговоре взрослых).
Ника пыталась внушить себе, что в ее комнате никого нет, что темная фигура – это всего лишь ее собственное платье, висящее на стуле, но никакие объяснения не помогали справиться с ужасом, единственным спасением было – спрятаться с головой под одеяло…
Иногда она не выдерживала и поднимала крик.
Тогда в ее комнату приходила мама, включала свет, и страшная черная фигура действительно превращалась в безобидное платье. Мама успокаивала Нику, но не скрывала своего недовольства – она говорила, что Ника уже большая девочка и ей давно пора избавиться от глупых детских страхов…
– Ерунда… – прошептала Вероника, медленно двинувшись вперед. – Нет никаких привидений! Это имеет какое-то простое объяснение… Говорят, в темноте светится гниющее дерево…
Словно для того чтобы опровергнуть такое рациональное объяснение, светящаяся фигура поднялась еще выше над полом и бесшумно поплыла навстречу Веронике.
– Мама! – вскрикнула та, пятясь.
Нога ее провалилась в какую-то щель, девушка потеряла равновесие и упала на спину. Светящаяся фигура плыла прямо на нее…
Вероника в ужасе зажмурила глаза, как в детстве, когда от страха пряталась под одеяло.
– Эй, Ника, ты где? – послышался совсем близко голос Чумы, ее бестолкового подручного.
Она открыла глаза и приподнялась на локте.
Никаких привидений, никаких подозрительных фигур поблизости не было. Ощупав ногу, Вероника убедилась, что отделалась легким ушибом. Она встала на ноги, огляделась и зло выкрикнула:
– Вы, козлы, уроды недоделанные! Что, не могли другое место выбрать? Не могли свет устроить?
– Да ты чего? – донесся из темноты хриплый обиженный голос. – Отличное место! Никто нам здесь не помешает! А насчет света – иди сюда, здесь светло!
Действительно, слабое свечение впереди стало заметно ярче. Вероника даже разглядела в этом призрачном свете привязанную к креслу женскую фигуру.
Это зрелище вдохновляло, и она прибавила шагу, стараясь не смотреть по сторонам и сосредоточив все внимание на участке пола прямо перед собой, чтобы не провалиться в очередную дыру.
Сбоку снова процокали легкие шаги, но Вероника даже не повернулась в ту сторону.
Она шла на бледный свет, и расстояние до него быстро сокращалось.
Наконец она преодолела последние метры и вышла в освещенный круг.
В кресле перед ней действительно сидела связанная женщина, но лица ее не было видно, это лицо закрывал край белого покрывала, которым, как саваном, была окутана вся ее фигура.
Свет, падавший на эту загадочную фигуру и на саму Веронику, был бледным, с мертвенным голубоватым оттенком, отчего окружающее казалось особенно странным и пугающим. И самое главное – нигде не было видно Чумы и Толика, ее бестолковых подручных.
– Эй, вы где? – негромко проговорила Вероника, вглядываясь в окружающую темноту.
Не дождавшись ответа, она повысила голос:
– Вы что, в прятки со мной играть вздумали? Совсем, что ли, сдурели? За кого вы меня принимаете?
Но вокруг по-прежнему царила глубокая тишина.
Тогда Вероника взяла себя в руки и шагнула к креслу, в котором полулежала связанная женская фигура.
Она протянула руку и отдернула край покрывала, закрывавшего лицо пленницы…
И с криком отскочила назад.
Под белым покрывалом, точнее, под полусгнившим саваном не было лица.
Совсем не было!
Под ним была черная пустота!
– Ч…что за хрень? – прошептала Вероника, пытаясь преодолеть неудержимую дрожь, охватившую все ее тело.
Зубы стучали, выбивая частую нервную дробь, по спине сползали струйки липкого холодного пота.
И тут женская фигура в саване шевельнулась, одним движением сбросила веревки, которыми, казалось, была крепко привязана к креслу, и медленно поднялась во весь рост.
Затем она нервно передернула плечами и скинула с себя саван, как сприптизерша сбрасывает расшитый блестками плащ.
Но под саваном не было ничего.
Освободившись от белого полупрозрачного покрывала, таинственная фигура вообще перестала существовать.
Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Вероника почувствовала неудержимый, первобытный страх, завыла от ужаса и кинулась прочь, не разбирая дороги.
Как ни странно, вокруг нее по-прежнему царила глубокая тьма, но узкая тропинка, по которой бежала Вероника, была подсвечена бледным голубоватым светом – словно лунная дорожка на неподвижной шелковистой поверхности ночного моря.
Вероника бежала по этой лунной дорожке, как дикий зверь, которого загонщики направляют прямиком под выстрел охотника, но страх, который гнал ее вперед, был сильнее рассудка, и она не понимала, что послушно бежит в ловушку…
Дорожка перед ней превратилась в узкие деревянные мостки, Вероника взбежала по ним вверх и на секунду замерла на краю, как на мостике для прыжков в воду… Но в следующую секунду, подброшенная пружинистой доской, полетела в темноту.
Однако вместо удара о цементный пол она почувствовала, как ее охватывают тугие веревки, потеряла опору под ногами и в следующий момент осознала, что висит в огромной сетке, как потрошеная курица в веревочной авоське.
Беспомощно ворочаясь в этой сетке, Вероника безуспешно пыталась высвободиться, но только еще больше запутывалась, словно муха в липкой паутине.
– Да что же это такое! – простонала она, осознав всю бесплодность этих попыток, и замерла, чтобы собраться с силами и осмотреться.
В ту же секунду в глаза ей ударил яркий луч света.
После глубокой темноты склада этот свет хлестнул по глазам Вероники, как разряд электрического тока, причинив ей резкую, мучительную боль.
– За что ты убила Вадима? – раздался с той же стороны, откуда лился безжалостный свет, молодой женский голос.
И Вероника сломалась. Всего этого было слишком много для одной женщины, пускай даже такой смелой и решительной, как она.